– Продам я твою лошадь, посажу тебя за швейную машинку и запру!
– Почему надо делать то, что не нравится?
– Потому что это жизнь! Не все тебе на коне скакать! Шитье помогает воспитать характер. Терпеливей станешь.
– Между прочим, Ирек меня за это и полюбил. За мою несдержанность.
– Сама расшибешься, детей угробишь!
– Амина с Муниром уже без седла скачут! А девочкам особенно полезно – внутренние органы правильно формируются.
В комнату вошел отец, но Суфия громко отослала его:
– Шамиль! Выйди-ка отсюда! Мы разговариваем.
…Мать Суфии давным-давно разделила дом на две половины – мужскую и женскую. Так и повелось: сын Марат чаще был с отцом, дочь со своим конем, Суфия за швейной машинкой. Мужики проводили время вместе, а женщины сами по себе. Каждая женщина этого дома по какой-то непонятной традиции была глубоко одиноким человеком, и почему-то это считалось нормальным. И только швейная машинка, которой Суфия могла «зашить» грусть, машинка, с которой швея могла успокоиться, не спеша подумать или забыться, чисто механически выполняя свою работу, всегда была при ней.
Однажды Суфия закалывала английскими булавками костюм на манекене. И вдруг увидела свои руки. Сухие, старые, с маленькими коричневыми островками.
«Бог мой, сколько всего я нашила! – подумала Суфия. – Кто только не носил мою одежду! Я сто лет отсюда носа не высовывала!»
В комнату вошел ее муж. Суфия растерянно оглянулась, уставилась на его штаны и продолжила уже вслух:
– Три года назад я тебе их сшила, – она вдруг метнулась к мужу, упала на колени, схватила его за штаны. – А потом они вытянулись, или это ты от старости уменьшился, и мне укорачивать пришлось.
Суфия затихла на мгновение и бросилась к окошку:
– Гляди! Занавески наши! Столько лет висят! Еще мать мою помнят! И тоже – я! – Она задернула шторы и снова открыла. Задернула и снова открыла.
– И скатерть – я!
– И покрывало – я! – рванула его. – И постельное белье – я!
Схватила себя за грудь:
– И халат тоже я…
Суфия отчаянно озиралась в комнате, будто впервые здесь была.
– Здесь все – я! – с ужасом прошептала она. – А ты? – снова бросилась к мужу и впервые за много лет жадно поглядела в его серые глаза.
Старики доживали в большом деревянном доме, и было в нем слишком просторно для двоих. В некоторые комнаты давно не входили. В них было прибрано, кровати с пышными перинами заправлены так тщательно, что о край можно порезаться, подушки друг на дружке, празднично покрытые накидушкой, похожей на невестину фату. Очень редко Суфия заходила в эти комнаты стереть пыль. Им с мужем хватало двух кроватей, которые раньше были одной большой, где супруги бесшумно любили друг друга и спали до очень раннего утра. Уже никто и не вспомнит, когда между кроватями встала тумбочка с круглой вязаной салфеткой и вазой с пластмассовыми цветами.