Пожалуй, старый моряк, избороздивший все на свете океаны, способен по одной лишь манере движения корабля определить, в каком он сейчас море. Мой опыт, накопленный в Карибском море, где я получил свое первое морское крещение, подсказал мне, что мы уже там. Я взглянул на часы. Было полтретьего ночи. Два часа тридцать одна минута, двадцать седьмое февраля… Даже если бы корабль не так качало, я бы все равно догадался, что мы в Карибском море. А корабль качало. И мне, никогда не страдавшему морской болезнью, вдруг стало не по себе. Меня кольнуло странное предчувствие. И сам не знаю почему, я вдруг вспомнил о старшине Мигеле Ортеге, который лежал в трюме на койке, заходясь в приступах рвоты.
В шесть часов утра эсминец болтало на волнах, как скорлупку. Луис Ренхифо не спал.
– Ну, толстый, тебя еще не укачало? – спросил он меня.
– Нет, – машинально ответил я, однако поделился с ним своими опасениями.
Тогда Ренхифо, который, как я уже говорил, был инженером, всю жизнь прилежно учился и хорошо разбирался в морском деле, перечислил мне причины, по которым с «Кальдасом» в Карибском море не могло случиться ничего плохого.
– Это зверь, а не корабль, – изрек он. И напомнил, что во время войны именно в этих водах колумбийский эсминец потопил немецкую подводную лодку. – Это надежное судно, – авторитетно сказал Луис Ренхифо.
И, лежа без сна, не в силах отрешиться от качки на корабле, я бодрился, вспоминая его слова. Однако ветер задувал слева все сильнее, и я представил себе «Кальдас» со стороны – жалкое суденышко в грозном, вздыбленном море. В ту минуту мне вдруг пришел на память «Бунт на Каине».
Но хотя погода в течение дня не улучшилась, плавание проходило нормально. Стоя на вахте, я думал о скором возвращении в Картахену и строил планы на будущее. Буду переписываться с Мэри. Я собирался писать ей два раза в неделю, ведь мне это никогда не казалось тягостной обязанностью. Поступив во флот, я писал домой каждую неделю. И друзьям, жившим со мной в одном районе Олайя, частенько сочинял длинные послания. «Так что будет о чем написать Мэри», – подумал я и подсчитал, сколько времени осталось плыть до Картахены. Получилось ровно двадцать четыре часа. Это была моя предпоследняя вахта.
Рамон Эррера помог мне дотащить до койки старшину Мигеля Ортегу. Ему становилось хуже и хуже. С самого отплытия из Мобила, то есть уже целых три дня, у него маковой росинки во рту не было. Он почти не мог говорить, позеленел и покрылся испариной.