Петр Алексеевич Трубецкой – человек старых порядков, дворянская голубая кровь текла по его венам и, кажется, промочила кости головного мозга. Изысканные манеры, которым раньше обучали годами и которые с таким трудом приживались в молодых людях, родились вместе с ним – прямая спина, положение рук, приподнятая голова, всегда безупречный костюм. Подавать руку даме, красиво говорить и вдумчиво молчать – все это выходило у него так легко и естественно, что ты невольно чувствовал, как оказывался в прошлом веке и вел себя, точнее пытался вести себя так же, как и этот поразительный мужчина. Брал Петр Алексеевич не только высокой степенью воспитанности, но и внешностью, безусловно, привлекательной: высокий открытый лоб, приподнятые черные четкие брови, опущенные близко к носу; широкие скулы и тонкие губы уголками вниз; глаза карие и взгляд орлиный, такой, что способен за секунду заставить все внутренности собеседника переворачиваться (отсюда, кстати, и нежелание всех при разговорах с Петром Алексеевичем смотреть ему в глаза). К слову сказать, вышел один случай лет десять назад со старшим Трубецким: был он на ужине у некой знаменитой леди по поводу ее именин. Там, конечно, собралось приятнейшее общество: политики, полицейские, врачи, журналисты, как и полагается перед большим празднеством. Среди этих лиц нашелся один священнослужитель, с которым у Петра Алексеевича завязался не то спор, не то просто разговор о религии и вере. В разгаре диалога несчастный священник, не найдя ответа на острое веское слово Трубецкого, кинул оппоненту пламенный взгляд, который был встречен прямым глубоким уважением с примесью снисхождения в глазах Петра Алексеевича. Испуганный священник увидел в глазах Трубецкого дьявола во плоти, чуть было не сошел с ума и через неделю в день святой Пасхи не пустил в церковь. «Пренеприятнейшая история» – плюясь и фыркая, вспоминал Петр Алексеевич. Позже, мой читатель, ты поймешь нелепость всей ситуации и посмеешься вместе со мной.
В семье Трубецкого росло четверо замечательных деток: три девочки и младший мальчик. Жена его, Александра Михайловна, в девичестве Остальцева, любила детей без памяти и заботилась о них много больше, чем о муже, этот факт воспринимался супругом абсолютно спокойно, так как он сам достаточно часто утопал в заботах о детских нуждах, не оставляя сил на жену. И я смело могу утверждать, что не видел брака столь же удачного и гармоничного как этот. Оба супруга души не чаяли друг в друге и,знаю точно, никогда в жизни не находились друг с другом двадцать четыре часа в сутки, их всегда разделяли или рабочие дела, или друзья, или дети. «Неужели необходимо человеку чтобы жена то и дело маячила перед его глазами? – сидя в своем кожаном кресле и потягивая трубку, удивлялся Петр Алексеевич, – Все это чушь, что смысл брака в постоянном нахождении двух людей вместе неразлипно, как жвачка и персидский ковер. Разве кто-нибудь захотел бы потом такую жвачку? Совершенно верно, такую гадость не станет жевать последняя собака на улице. А ковер ничем не лучше жвачки, он вроде бы все еще персидский, но уже с дефектом, и относится к нему, как к дорогой вещи не будут, а привычки у него остались барские. И выходит, что кроме убытка и расшатанной нервной системы они друг другу ничего не принесли. Вот вам, дорогой мой друг, чья участь больше подходит ковра или жвачки? Вы бы кем предпочли стать? – прищуриваясь, спрашивал Трубецкой и выпускал дым, который тут же заполнял свободное пространство между головой Петра Алексеевича и потолком, я качал головой, – А, – хитро протягивал он, – Видите, не блестящие перспективы. Так умнее же надо быть и разлепляться с супругой. А если вам необходимо находится с ней только для того чтобы контролировать ее поведение с другими особями мужского пола и разговоры с подругами, то можете купить в магазине маячок, прослушивающее устройство и мозги, – смеялся Трубецкой и снова делал большой вдох табачного дыма, – ибо большего глупца я не встречал!».