–Вот и пришли, – счастливо поспешил сообщить Трубецкой.
Он снял перчатку, и тут же незакрытая кожа на его руке засветилась – я зажмурился.
–Это серебро в крови так светится, когда попадает под прямые солнечные лучи, – любезно и не без ухмылки пояснил мой друг и дотронулся до железной ручки, дверь открылась автоматически.
–Поэтому вы все здесь в перчатках и плащах? – я переступил порог кабинета, снял капюшон с головы и остановился в двух шагах от стены около резной напольной лампы.
–Верно! Проходи, присаживайся, – он указал на широкий серый диван, расположившийся между рабочим столом с кипой бумаг Петра Алексеевича и журнальным невысоким столиком.
Кабинет Трубецкого был обставлен в точности так, как положено любому уважающему себя кабинету в девятнадцатом веке на английский манер, очень скромно. Стояла аскетическая дубовая мебель с простой обивкой, настольные часы, секретер, огромный массивный шкаф с бесчисленным множеством книг. На столике около кресла была разложена партия шахмат, надо сказать, что шахматная доска всегда находилась там, и каждый день Петр Алексеевич хотел обыграть самого себя.
Пристально осмотрев кабинет, я обратил свой взгляд на хозяина помещения и уверен, что, говоря словами классика, взор мой являл живую муку. Я мучился от переизбытка вопросов, внезапной головной и желудочной боли, подозревал связь между этими симптомами, но осознание происходящего никак не могло прийти ко мне. И вот я стоял, немой и трепещущий, боясь начать спрашивать, но желая получить хоть небольшую порцию ответов. Петр Алексеевич, хитро прищурившись, наблюдал за мной, потягивая трубку и мерно постукивая пальцами по крышке стола. В этот момент он показался мне еще более могущественной персоной, чем я представлял себе раньше. Внезапно знакомство с ним показалось мне настолько большой заслугой, что мое представление о самом себе начало меняться. Я постарался сосредоточиться и поразить своего друга сдержанностью- в течение некоторого времени просто держал его под мучительным испытующим взглядом. К счастью, Петр Алексеевич сжалился и с охотой, заметной по угловому положению его губ, собирался уже начать говорить, как раздался стук, и дверь кабинета приоткрылась. В открывшийся проем просунулся нос, с висящими на нем очками в черной оправе.