Еще несколько дней бабка всячески адаптировалась к идее моей потусторонности. Наконец в один дождливый, камерный по настроению вечер – это было начало апреля – она начала понемногу рассказывать свою жизнь.
9
Мои дни в Хоботном были похожи один на другой.
Я готовил еду. Стирал бабушкино белье, крахмалил постель. Гулял за селом. Изучал остатки колхозных конюшен – за километр от Хоботного, посреди поля, заросшего полынью.
Познакомился с библиотекой деда, профессора Галушки, и выяснил, что дед мой был удивительно разносторонней личностью. Может, даже чересчур разносторонней. Его широкие интересы к знаниям граничили со всеядностью.
Вообще-то мой дед (странно, что я не вспоминал об этом) по специальности был математик. Сам я деда помню весьма приблизительно. Он умер, когда мне было лет пять, а может, и меньше. Припоминаю деда, и непременно появляется ощущение, будто мы были родственными душами.
В непогоду, когда на дворе нечего было делать, я просиживал у деда в кабинете. Пытался ощутить его стиль мышления, уловить его взгляд на мир.
Меня удивило, что, несмотря на широкую подборку литературы, многие полки на стеллаже были полупустыми. Словно книги оттуда куда-то подевались. Верхняя полка, где преимущественно держат словари и энциклопедии, вообще была пустой.
Поэтому вполне естественно, что однажды я попросил бабушку рассказать мне подробнее про моего деда.
– О-ой, тяжелый был человек, – сказала бабушка. – Гвоздь в стену вбить было проблемой. Только и умел, что книжки читать.
Она малость подумала, словно не знала, рассказывать или нет. Затянула потуже платок на подбородке и подвигала челюстью, поправляя вставные зубы.
– Ты только маме не говори, а то она рассердится, что я тебе это рассказываю. Это уж такое, – бабка показала рукою: как бы «неприличное». Про такое, мол, не говорят. – Но есть у меня грех на душе, Петрусь, должна тебе про него рассказать. Ну, может, не такой уж и грех, но душу мне мозолит. Слушай. Твой дед был придурок.
– Вот как?
– Ну да, натуральный придурок! На людях еще туда-сюда, «добрый день – до свидания», воспитанный, тихий. На базар сходить, в город поехать – это все мог. Но в семье непросто было его выдержать. Это все от этих книжек началось у него.
– От каких?
– Да от тех, что я спалила, – бабка равнодушно махнула рукой.