И они увидели.
Лёшек оказался прав. Их оставили хоть и не стеречь вагенбург, но во второй линии, просто стоять, выставив копья, или у кого что было.
Хомка от страха едва мог ноги переставлять. В голове же крутилась одна лишь с детства затвержённая молитва святому Михасю, пророку Спасителя.
Лёшек держался рядом, шипел сквозь зубы:
– Как увидишь, что налетают, сразу падай… падай, ховайся. Всадники высоко, над нами проскочат. Они, кто бежит, тех рубят…
Саму битву, кто кого сёк мечами и протыкал копьями, Хомка не запомнил вообще. Запомнил лишь, как на их строй вдруг вынесся невесть откуда взявшийся клин рыцарей в полном вооружении с чёрными крестами на белых плащах – те самые знаменитые воители из Империи Креста, что за Проливом.
По слухам – лучшие воины на свете.
Они скакали, словно демоны ада, пригнувшись к конским гривам и наклонив длинные копья. Было их, наверное, всего десятка три, но Хомке показалось, что на свете не осталось вообще ничего, кроме этих чёрно‑белых плащей.
Строй новобранцев Алой хоругви не продержался и нескольких секунд. Кто‑то за спиной Хомки истошно заверещал, уронил рунку, кинулся наутёк. За ним – ещё, ещё и ещё. Урядник, кажется, в бешенстве успел зарубить одного из бегущих, но напрасно, потому что его самого в следующий миг насквозь пропороло копьём, и окровавленный наконечник высунулся у него из груди.
Хомка выпустил из рук совню, бросился ничком на землю, сжался в комок, закрывая голову руками. Кажется, он тоненько вопил, а может, визжал. Над ним проносилась грохочущая, словно колесницы Древних Богов, конница. Где‑то совсем рядом лязгало железо, ржали лошади, дико кричали умирающие, доносилось стройное, несмотря ни на что, пение рыцарей – правда, вели его всё меньше и меньше голосов.
Поле бое затихло нескоро. И так же нескоро Хомка Копчик поверил в то, что остался жив. Он так и лежал, скорчившись, закрывая голову, с валяющейся рядом совнёй, пока его не отыскал Лёшек.
– Эй, Хомка! Вставай‑поднимайся! Говорил я тебе – меня держись! И слушай!
Лёшек скалился, ухмыляясь во весь щербатый рот.
Весь трясясь, Хомка кое‑как поднялся.
Смертное поле вокруг парило кровью. Над головой кружило черноптичье, и это не было похоже на обычных ворон. Стояла тишина, и Хомка вдруг подумал, что только они с Лёшеком остались живы из всей Алой хоругви.