Измена. Счастье из осколков. - страница 37

Шрифт
Интервал


- Передайте вашей сестре, что Паша не бросал её. Что для него она была очень важна. – Немного справившись с эмоциями, сказала она.

- Простите за вопрос, но почему вы говорите о нём в прошедшем времени? С ним что-то случилось? Он жив? – спросила я Элеонору Анатольевну, хотя страшная догадка уже закралась у меня в мозгу.

Неужели с Зарецким что-то случилось? А ведь это вполне объясняет то, почему он не выходит на связь, и полностью пропал из социальных сетей.

- Да, Паша жив, - ответила женщина, и из её глаз полились слёзы, - если это конечно можно так назвать.

- Что произошло? – с замиранием сердца спросила я.

***

Валерия

В воздухе после моего вопроса повисла звенящая тишина. Она очень сильно давила на уши, ожидание становилось не выносимым. Было видно, что Элеонора Анатольевна хочет рассказать, что же всё-таки произошло с её сыном. Но она не готова снова пережить этот кошмар, пусть даже и в своём рассказе. А в том, что с Зарецким произошло что-то страшное, я уверена.

- Если вам трудно, можете не говорить. – Обратилась к ней я.

- Мне всегда будет трудно об этом вспоминать, но вы и Тася должны знать правду. – Глубоко вздохнув, ответила женщина. – В тот вечер, когда Паша возвращался из аэропорта на такси, - после небольшой паузы начала она, - он попал в страшную аварию на перекрёстке. Водитель погиб на месте, а мой сын. – Не договорив, Элеонора Анатольевна закрыла лицо руками и заплакала. – А мой сын, - вновь собравшись с духом, продолжила она, - сначала был в коме. Мы с мужем нашли для него самых лучших врачей, определили в самую дорогую и хорошую клинику. И мы вытащили его, он пришёл в себя. – Она снова заплакала.

Не выдержав этого, я подсела к ней поближе и приобняла её. Смотреть на страдания матери не было сил. В моих объятиях женщина заплакала ещё сильнее. А я просто сидела и гладила её по спине, чтобы она выплакалась, и ей стало хоть немножечко лучше.

Через какое-то время, немного успокоившись, Зарецкая продолжила.

- Но он остался парализованным. – Выдала она. – И теперь не хочет жить. Отказывается от еды, от приёма лекарств. Просто лежит и смотрит в одну точку. Нас с отцом видеть не хочет. Называет себя овощем, обузой. Просит сдать его куда-нибудь, чтобы не портить нам жизнь. – Снова переходя на всхлипывания, рассказывала она. – Только он не обуза, он наш единственный сыночек. И мы всё для него сделаем, только он этого не хочет.