— Скажи, Матрешка…
— Кому Матрешка, а кому и Матрена Акакишна.
Я быстро запила застрявший в горле ком — и не от куска калача — горячим кофе.
— Поздно, барышня, — проговорила Матрешка с неприкрытой злобой — стояла и слушала наверняка наш разговор с ее хозяйкой. — Локотки-то кусать ой поздно. Ваша матушка пропащая вас сюда, к сестре своей, храни Владыка душу ее, привезла, как кутенка безродного во дворе кинула да сама сгинула. И ни слова от вас доброго, ни взгляда благодарного. То дом вам купцовый шумный, то еда не благородная, то обноски сестрины… — Она выдернула у меня тарелку и разве что не исполнила мечту — не приложила меня ей по лбу. — Вам Пров Мироныч, храни Владыка душу его, академию эту оплатил, а вы в слезы — у купчины, мол, в долгу, да не поеду, да не буду… Опосля только и делали, что брошки-сережки скупщику относили да платья шили. Я так вам скажу — вот Сеньке шапка, носи да не сносишь.
А Софья Ильинична была той еще карпизной дрянью. Но безответной, судя по слезам, которые у меня текли из глаз, и причины я не понимала, не чувствовала, отмечала одну физиологию. Ладно.
— Паршивка ты, — приласкала меня Матрешка и, отставив тарелку, ухватила за плечо. — Вот теперь прозябай как знаешь.
Она протащила меня по комнатам и вытолкала обратно на деревянную лестницу. Дверь захлопнулась, навсегда закрыв для меня вкусно пахнущий благополучный купеческий мир, а откуда-то из небытия вырвался писклявый, полный обиды на весь белый свет всхлип:
— Замуж мне надо за богатого дворянина…
5. Глава пятая
Что-что я в сердцах бросила, когда увольнялась? «Хотела бы я стать молоденькой дурочкой и непритворно истерить из-за пятна на платье или сломанного ногтя?..»
Если это не медикаментозный сон, а карма? Или как эзотерики называют то, что приходит как наказание? Я оказалась в теле образованной, но вздорной, молодой, но плаксивой, отличного происхождения, но абсолютно никчемной девицы, вляпавшейся к тому же черт знает во что. И эта девица, что самое скверное, прорывается через мое привычное, спокойное и рассудительное «я» то истериками, то брезгливой физиономией, то слезами.
Знает ли Ветлицкий, с кем имеет дело, или у него и был расчет, что Софья Ильинична — беспросветная дура? Приманка, червячок, который никуда с крючка не сорвется, пока нужная рыбка его не ам?