Дальше он уже ни о чем не задумывался. Битва вдруг привычно легла на плечи, словно поношенный плащ, и вспыхнула ало-золотым сиянием. Люди севера оказались сильны, но слишком самоуверенны, чтобы воспринимать монаха с мечом всерьез; а Мейнард благоразумно не сунулся в гущу боя. Хотя о благоразумии тут уже речь не шла. Он убивал тех, кто вторгся в его обитель, и ему было все равно сейчас, что Господь говорил об убийстве.
Нужно выяснить, что с настоятелем. Мейнард проскользнул в его покои черной тенью, почти не встретив врагов на пути. Тут, к сожалению, северяне уже побывали: все было разгромлено, лавки опрокинуты, кованые подсвечники исчезли – грабители не побрезговали даже ими. В кабинете настоятеля пол был усеян свитками, выброшенными из открывшего пасть сундука: явно искали ценности, а исписанную бумагу таковой не сочли. Дверь в спальню осталась распахнутой, и в открытые окна хорошо слышны были крики и звонкая северная речь.
Настоятель был еще жив. Он сидел, привалившись спиной к кровати, избавленной теперь от единственной ценной вещи в этой келье – расшитого серебром покрывала. Настоятеля ударили в бок, и кровь текла по полу, заливаясь в щели между плитами. Мейнард положил меч и опустился на колени рядом с аббатом Ричардом. Тот приоткрыл глаза, почувствовав чужое присутствие, и улыбнулся своей обычной доброй улыбкой:
- Мей... нард...
- Святой отец... – Он не стал обещать, что поможет: помочь тут ничем нельзя, и обманывать настоятеля Мейнард не хотел. – Что мне сделать?
- Реликварий... – выдохнул аббат. – Они... надо вернуть...
- Я постараюсь.
- Иди... Бог с тобой... – Рука приподнялась в слабой попытке благословить и упала.
Медлить не следовало. Мейнард попрощался с настоятелем взглядом, зная, что они не увидятся более. Тоже – жаль. Мейнарду нравился этот человек с мягкой улыбкой, управлявший монастырем железной рукой. Он был добр с братьями и прихожанами и умел быть сильным там, где требовалась сила, а не смирение. Именно из-за аббата Ричарда Мейнард остался в этом монастыре несколько лет назад.
Он вышел из кельи, пройдя испачканными в крови сандалиями по рассыпавшимся письмам – истинная драгоценность, но северянам никогда не понять, как дорога бумага и то, что на ней выводит умелая рука, - и сразу же в коридоре нашел себе врага. Потом еще одного. Потом еще. Затем их стало очень много, однако Мейнарда это не остановило. Его переполняла горечь и сожаление, и знакомое чувство, которое было с ним всегда, жило в нем, и которое он изгонял постами и молитвами несколько долгих лет. Это чувство даровало легкость в битве, уверенность в своих силах и способность защищать то, что тебе дорого. Северяне ничего о нем не знали. Но они бы и не успели узнать.