Разворачиваюсь и ухожу не прощаясь, пока Лэмб не стер с лица выражение удивления и ярости и не ринулся мстить еще яростнее.
Господи, зачем я это ему сказала? Теперь проблем не оберусь.
Смахиваю пальцами слезы, брызнувшие из глаз. Пару мгновений давлю в себе боль и стыд.
Болезненная волна воспоминаний не дает успокоиться.
«Хочешь сказать, что будешь хорошей мамой?» - вспоминаю его вопрос и пренебрежительный взгляд.
Я ведь обещала себе. Клялась, что не стану такой, как она. Всегда буду рядом с сыном, никогда не брошу…
Воспоминания больнее любых слов. Сколько бы меня не оскорбляли. То, что он сказал я и сама считаю правдой.
Передо мной проносится то, что я так отчаянно старалась забыть, убеждая себя, что уже взрослая, что простила. Родителей ведь надо прощать.
В этих воспоминаниях мама снова на пороге нашей квартиры. Она садится на корточки и обнимает маленькую меня, гладит по волосам, говорит:
- Теперь я буду хорошей мамой и никогда тебя не оставлю. Ты можешь делиться со мной всем, и я приму любой секрет, как свой, - ее ласковый голос обволакивает меня, - мне так жаль, что я не была с тобой эти семь лет, но я исправлюсь, клянусь.
Бабушка стоит в углу со скрещенными под грудью руками. Она в сомнениях, но готова принять блудную дочь обратно. Мне ведь нужна мать, так она думает.
Я снова верю, тянусь к матери. И все зря. Медвежонок, подаренный мамой, с которым я спала с пяти лет падает в лужу.
Мамы нет дома. Она не осталась тем человеком, готовым быть для меня неприступной гаванью, в объятия которой всегда можно возвратиться со своими проблемами.
Солгала. Снова. Родительница не появляется неделями, месяцами, а когда приходит – все время пытается наверстать упущенное с удвоенной силой.
- Это же всего лишь уроки, Луна, ты не можешь быть настолько тупой, чтобы не выучить этого, - говорит она, - либо выучиваешь, либо убирайся, мне не нужна такая никчемная дочь.
Я иду в коридор, заливаясь горькими слезами, застегиваю на ногах сапожки, потому что на улице Зима.
- Чего это ты удумала? – выходит она в коридор за мной. – Если собралась уходить – вали голая, в этом доме нет ничего твоего, каждую вещь здесь дала тебе я! И эту обувь тоже, и кофту и даже трусы!
Я совершенно раздавлена. Мне восемь или девять и это впервые, когда я осознаю, мой дом – не моя крепость. С тех пор я перестаю чувствовать связь с вещами, есть лишь чувство, что всем мне дали попользоваться в аренду и в любой момент отберут.