— Ты в своем уме, Скворцова? — булькнул Добрынин, но по его интонации я поняла: он задумался.
— Мне-то всё равно! — я пожала плечами, хватая за хвост ускользающий из рук шанс на спасение. — А как насчет твоей репутации, богатырь?
— Ты права, Скворцова! — прошипел Митя, обнаружив проплешину в своем идеальном плане, и отошел от двери.
Пораскинув мозгами, он для приличия поворчал на меня, а потом решил зайти в дом с черного входа.
Не особо церемонясь, Добрыня затащил меня на небольшую кухню, до потолка заваленную грязной посудой и пустыми жестяными банками. Кроме нас, здесь никого не было, да и вообще царил полумрак. Зато из глубины дома раздавался чужой смех, доносились чьи-то голоса, а музыка, казалось, заставляла вибрировать стены.
— Тебе ж только тачку вызвать, верно?
Митя взял со стола одну из жестянок и, поднеся ту к носу, скривился в отвращении. А мне впервые не захотелось ему язвить: здесь и правда воняло отвратно, да и тон парня показался мне усталым, что ли. Я даже на миг устыдилась собственным мыслям о зловещем заговоре. А потому кивнула. Просто. Без лишних слов.
— Ну вот, отсюда и позвонишь!
Как у себя дома Добрынин залез в холодильник и запросто достал бутылку минералки.
— Как? — с моих губ сорвался протяжный стон. Я всегда знала, что Добрынин — идиот, но сегодня он сам себя в сто крат превосходил в тупости. — У меня здесь не ловит!
— Ну это не ко мне претензии — сама такого оператора выбрала!
Откупорив бутылку, Митя жадно припал губами к горлышку и принялся пить. Потом небрежно смахнул со рта следы влаги и подобно матёрому баскетболисту мастерски закинул пластиковую бутыль в мусорку.
— Ладно, Варька, чё с тебя взять, — он лениво размял плечи и вальяжно, думая о чём-то своем, направился к выходу с кухни — в самое пекло безудержного веселья.
— Сейчас принесу рабочую мобилу, — бросил он на ходу. — Жди здесь, Скворцова!
Я снова безмолвно кивнула и даже смогла нормально вздохнуть, укрепляя в сознании заблудшую мысль, что Митя не такой уж и плохой… Вот только от волнения я позабыла, что у Добрыни на спине не было глаз. Так и не услышав моего ответа, он на мгновение замер.
— Без самодеятельности, поняла? Сиди тихо, Скворцова! — скомандовал мне как дворовому псу. — А высунешь свой нос — откушу! Потом не плачь!
— Да пошел ты, Добрыня! — взъелась во мне задетая гордость, а разум добавил: