Вторая мысль была: «Что за бред? Кому там, в тюрьме, так весело стало?». И только третья мысль осторожно поинтересовалась у Любиной памяти, нет ли у нее, случайно, еще родственников, кроме тетки.
Память напряглась, припадочно подергалась, вызвав нервный тик на левом – сером с желтой точечкой – глазу Любы, и заявила, что таких сведений в мозгу не содержится. Ни в первой, ни во второй извилине. Порекомендовала обратиться к рассудку. Рассудок, поправив пенсне, задумчиво покусал губы и предложил не мучиться и позвонить тете Клаве. Так Люба и сделала.
Тетя Клава была ее единственной родственницей с тех пор, как в пятилетнем возрасте Люба лишилась родителей. Поначалу девочка про нее даже не знала. Жила себе в детском доме и свято верила, что однажды в скрипучие кованые ворота заедет блестящий белоснежный BMW, из него выйдут мужчина в строгом костюме и женщина в пушистом меховом манто. Любушка выбежала бы к ним, они бы расплакались и рассказали ей, что никто не умер в той аварии, и что все это время они просто искали ее – единственную, любимую, родную – и никак не могли найти. И подружки Любы, повысовывавшись из окон, тоже плакали бы – от умиления – и завидовали. Но время шло, а белый BMW все никак не желал осчастливить сиротку.
На самом деле родителей Люба не помнила. Вообще ничего о своем детстве до детдома не помнила. Да и этот период как-то не особо запечатлелся в ее памяти. А вот визит грузной, безостановочно охающей и причитающей женщины откровенно деревенского вида, запомнился. Любу тогда приодели, причесали, повязав белый бант, и позвали в большой красивый кабинет. Все ребята знали, зачем туда зовут: удочерять-усыновлять. Но Люба до последнего верила, что за ней приехали родители.
Первое время тетю Клаву она ненавидела. От женщины за версту несло деревней, хоть она и жила в городе. Ее доброта и жалостливость бесили Любу. Несколько раз девочка сбегала. Однажды даже вернулась в детдом. Потом привыкла, успокоилась, полюбила простодушную женщину и стала жить дальше. А когда от тети Клавы ушел муж-пьяница, все и вовсе стало хорошо. Ну, нормально, то есть.
- Алло, теть Клава, привет, - привычно оттараторила девушка в трубку, обмахиваясь странным письмом: жара стояла страшная.
- Ой, здравствуй, Любочка! – тут же затрещало на том конце. – А я тут пирожки готовлю! Может, прибежишь?