— Это мое любимое платье! Думаешь, я спущу тебе это с рук? Глаза выцарапаю, раз ты ими не пользуешься! — не унялась дракониха.
— Айрис, посмотри на нее. Боги и так уже ее наказали, куда еще ты? — вздохнул Арон, бросил на меня взгляд, полный не то жалости, не то брезгливости.
— Такой-то внешностью, точно! Страшила! — согласилась дракониха, подхватила предложенный локоть Эшера и уплыла вместе с ним.
Вот, кто такой Арон.
Профессор Салас совсем другой. Он никогда не смеялся над моей внешностью. Более того, когда ребята в академии пошутили надо мной, сказав, что мне в первую очередь нужно сварить зелье, которое превратит меня из уродины в красотку, Рик строго их осадил.
Он сказал, что каждая женщина прекрасна по-своему. Что я — уникальная.
От мыслей о Рике сердце скулит еще сильнее. Почему я должна выйти за мужчину, в котором нет ни капли искренности или тепла? Для которого женщины — это красивые куклы для игр в постели. А те, кто некрасив, — и не женщины вовсе. Так, грязь под ногами, ну или прислуга, в лучшем случае.
Он даже не знает, что такое любовь. Не знает, какого это, молча смотреть на дорогого тебе человека и тихо радоваться, ловя на себе его взгляд. Какого внимать низкому обволакивающему тембру, и как бьется сердце от теплой улыбки, подаренной Риком.
Но главное, что не укладывается в голове — так это вопрос: почему Арон согласился на этот брак с его-то несгибаемым характером?
Или он еще не в курсе уговора, и у меня все-таки есть шанс на свободу?
Этой мыслью я и тешу себя, пока поднимаюсь в комнату по скрипящим половицам лестницы. Хоть и считаюсь воспитанницей благородной семьи, живу на чердаке с низким потолком и деревянными стенами.
Тут сквозит временами, но я не жалуюсь.
Сажусь на край кровати и веду подушечками пальцев по грубой ткани покрывала. Холодная, немного колется. Взгляд падает на старый шкаф с облупившимся лаком на уголках, и вспоминаю слова тетушки Ингрид о гардеробе.
Не нужны мне красивые наряды, нескольких поношенных платьев достаточно для счастья. Я просто хочу принадлежать сама себе.
Но как мне этого добиться? Сбежать? Куда? К сестре?
Она сама заложница в золотой клетке. Еще и беременна сейчас. К ней никак нельзя. Не стоит ее волновать.
А кроме Астрит у меня никого не осталось.
Я нежно храню в памяти ускользающий образ мамы, но уже не помню тепла ее рук или колыбельных песен, которые, она, наверняка, нам пела. Могу лишь представлять ее голос, ложась ночами в холодную постель.