– Ночь за окном… пора бы и честь знать, Никитушка.
– Вы правы. Собираемся, нам ещё до дома топать и топать.
– А может, я где телегой разживусь? – изобразил служебное рвение доброй души младший сотрудник. – Что ж бабуленьке по вечерней росе костяную ногу студить? Ей ить и без радикулиту, считай, недолго осталось… Пущай хоть в телеге, в сене душистом, молодость шаловливую вспомнит, а?
…Шли пешком. Полдороги уязвлённый в самую душу Митяй, забегая вперёд, объяснял Яге, что ничего двусмысленного он в виду не имел, а ежели у кого какие фантазии, так тут уж… Бабка была непримирима! И, несмотря на явный риск вновь быть превращённым в бобика, наш умник всё равно ночевать под родимый кров, к маменьке, не пошёл. Хотя после сегодняшнего купания в колодце чего тут странного? Марфе Петровне тоже надо в себя прийти…
А нас дома ждал сюрприз! Не угадали?
* * *
Во‑первых, ворота нараспашку и на крылечке зверски раздавленные пауки… Во‑вторых, внутри свет и чьё‑то громкое, но жалобное сопение… Закономерно напрашивающийся вывод – у нас дома кто‑то чужой и этому кому‑то очень несладко. Яга остановила нас молчаливым спецназовским жестом, двумя пальцами указав Мите на оглоблю у забора, а мне велев держаться за спиной.
К дверям выходили по одному, россыпью, едва ли не кувырком с переворотом и выходом в положение «стрельба с колена»… У самого косяка эксперт‑криминалистка тщательно принюхалась, присела, толкнула носком лаптя пару соломинок на пороге и презрительно фыркнула – отбой…
– Заходи первым, Митенька! Да древесину брось, сперва с маменькой собственной поздоровайся…
От удивления этот… с позволения сказать… нехороший человек… уронил оглоблю прямо мне на ногу! Пнуть его второй ногой у меня уже не получилось, а, соответственно, выражаться при пожилой женщине не позволяло воспитание. Хотя Яга бы поняла, она, как опытный опер, сама порой такое загнёт – отец Кондрат только успевает епитимьи класть! А бабуля наша столь же ровно кладёт на эти епитимьи, и в целом какая‑то гармония взаимоотношений у них соблюдается.
– Участковый, а ты чего на одной ноге застыл? Давай тоже в избу прыгай…
Я, демонстративно прихрамывая, шагнул внутрь. Обрисованная в лицах сцена была достойна кадров Спилберга или кисти Босха. Посреди горницы стоит толстый кокон из паутины. На свет божий глядят только тоскливые русские глаза да не совсем умотанный кончик носа. Взад‑вперёд по кокону бегают старательные паучки, а руководит ими носатый азербайджанский домовой. Хотя его‑то как раз практически не видно, но такой носище ни за какой печкой не спрячешь…