– Чёй‑то меня комарик‑то в ушко куснул, али, может, и мушка‑то какая сослепу тыкнулась… Милицейский, говоришь‑то, а не врёшь ли, часом, соседушка?
Митя честно отметил болтуна и по второму уху…
– Соседушка? – с телеги поинтересовался я. – Мить, ты их знаешь, что ли?
– А то, – на мгновение откликнулся он, дав плюху другому братцу. – Наши олухи, деревенские, сызмальства шалостями известные – Прошка да Ерошка! Два близнеца, как из одного яй…
Тут он отвлёкся и сам словил берёзовым бревном в лоб. Треск раздался… Как вы поняли, пересушенная древесина не выдержала столкновения. Наш герой лукошкинских баталий искренне обиделся и начал валять близняшек всерьёз. Яга, проснувшись, приоткрыла один глаз:
– Всё ли под контролем, Никитушка?
– Всё‑всё, бабуль… Спите, Митька уже одного под пнём закопал, второго кобчиком об ёлку стучит. Так что скоро поедем…
– И то дело, вздремну‑ка я, старая. – Бабка повернулась на другой бок и через мгновение сладко сопела по‑прежнему.
Митяй подбежал буквально через минуту, оба здоровяка‑братца за ним следом.
– Никита Иванович, можем трогаться! Воспитательная деятельность на уровне проведена, местное население ждёт. А ребят маменька моя послала, до вечера нас по дороге встретить да шуткой какой развлечь…
– Ну я так и понял. Поехали?
Мне не хотелось лишний раз говорить, что деревню я не люблю, что шутки у них дубовые, чувство юмора недоразвитое, а на топлёном молоке с пенками я лично загнусь уже к вечеру. Впрочем, вечер заслуживал отдельного описания…
* * *
Начнём с того, что встречала нас хлебом‑солью вся Подберёзовка – восемь изб, четыре сарая, два овина и разъединственная баня (блин, сауна!) на всех. Однако, думаю, в каждом дворе народцу было прописано прилично – высыпали и дети, и старики, а девок красных вообще немерено… Особо не шумели, флажками приветственно не размахивали, стояли молча, с живым любопытством в глазах, кулаки прятали за спиной. Я так понял – нас здесь несколько опасались. Причём угадайте, из‑за кого!
– Тпру‑у, стоять, залётная! – Митяй бодро натянул поводья.
Мы остановились перед широко распахнутыми воротами самого большого и ухоженного дома.
– Добро пожаловать, батюшка сыскной воевода! – густым взволнованным голосом приветствовал меня благодушный, опрятно одетый мужик лет эдак пятидесяти, с медной бляхой старосты на добротном армяке.