А вокруг – степь, степь, степь…
Под палящим полуденным солнцем она кажется мертвой.
Скучно…
«Разве к Болдымбаю съездить?» – думает Омар и решает, что ехать нельзя, что Бийбал может его не застать.
И опять Омар начинает дремать…
Вечером, когда за зеленой степной далью погасло солнце, к Омару приехал русский, переодетый в казахскую одежду.
Омар сначала не узнал его, думал – казах, но когда русский подъехал и сказал:
– Аман!.. Малджан аманба?… [2] – вышло немного картаво.
Омар засмеялся.
– Зачем копа надевал?
Русский улыбнулся в черную бороду:
– Своей нет – чужую наденешь…
А ночью разожгли сухой кизяк, кипятили в солдатском котелке чай, привезенный русским, разговаривали.
Лицо у Омара от огня желтое, у русского тоже желтое, густой бородой заросло, да под толстыми бровями отсветы огня в глазах.
Жаловался русский…
– Одну войну кончили, теперь другая началась промежду своими… Мы – красные, большевики: все мужики, рабочие – своим горбом которые, а они – белые: офицеры там разные, генералы, господа – «тюре» по-вашему… Вот разлад и пошел, когда свобода вышла… Мы за свое, а они за свое… Навроде вот как ты и хозяин твой. Ты пастух и подохнешь пастухом, а хозяин твой – буржуй – живет себе и никаких.
Не все Омар понимает, о чем рассказывает русский, молча ковыряет палкой горящий кизяк и с нетерпением ждет, когда закипит котелок.
Вокруг лежат бараны, козы, звучно посапывая, жуют жвачку.
Замолкает и русский на минуту, прислушиваясь, но в степи тихо и сонно…
Хочет русский досказать, чтобы понял Омар, почему между русскими война, – боль свою вылить.
– Господа – они хитры, – снова начинает он, раскуривая от уголька толстую цигарку, – забирают нас в солдаты, чтобы мы друг дружку били, а мы взяли да целым селом и не пошли… Спалили, голова! Все село спалили. Которых постреляли, а я вот убег, думаю к красным проехать… Они там вон, – на запад рукой махнул, – далеко… А тут белые, царя себе падшу – нового выбрали, Колчака… Была баба, двое ребят – как они теперь? Погинули, знать… – вздохнул глубоко и добавил: – Вот и воюем сами промежду себя за это. Отдохнет лошадь денек-два, а там подамся дальше. Наша все равно возьмет…
Омар поднял голову, взглянул в глаза русского.
– Шибко воевайт?…
– О-о-о… резня ж, голова, посуди сам: ежели наш попадет к ним, без церемонии шкуру сдирают и в могилку… Мозарка – понимаешь?… Ну и ихним тоже некоторым пощады не даем… Война!..