Наш Декамерон, или Исповедь сына нашего века - страница 13

Шрифт
Интервал


И эти ритуальные залы, где они все – тысячным стадом – предаются ликованию, глядя на вопящего идола…

АД. продолжает:

– Потом я поехал на Каспий. Самолет – и вот уже после гор остров в Каспийском море. Постоянная смена… Ах, какое это счастье, старик! На острове жил волк… Последний волк. Всех волков истребили, а этого оставили и прозвали «недобиток». Умный волк – он знал табу. И он согласился питаться только рыбой. В обмен на жизнь. Каждое утро мимо моего домика на выселках волк крался к меляку. Заходил в воду по щиколотку и быстрым ударом лапы выбрасывал рыбу на берег, на песок. А потом раздирал рыбу, чтобы кровь была. И весь песок был залит холодной рыбьей кровью. А потом, после своей постыдной трапезы, всегда выл. Волк, который согласился не быть волком, чтобы выжить. Его берлога была на кладбище кораблей. Это были старые суда, вытащенные на берег. Встречались даже парусники. Корабли стояли на песке, и гудели, стонали под ветром их ненужные мачты…

Я вернулся домой. И добросовестно записывал рассказ Д. Сочинил ли он все это? Уж очень красиво! Сейчас за полночь… Я окончил записывать. Странное дело: все это стало моим. Фиолетовая гора… остров… Ветер несет песок… И волк… И ночь…

И отчетливо я видел, как ночью…

Ночью над островом раскрывалось небо. И все звезды, которые были в мире, стояли над домами. И я, молодой и счастливый, чувствуя тайну и радуясь, что непременно узнаю эту тайну, лежу в стоге сена у крыльца и смотрю на эти звезды. И знаю, что напишу, напишу об этом…»


Но об этом, как и о многом другом, я не написал. Прожить столько лет и…

Меня моют в ванне, зажали рукой глаза, чтоб не попало мыло, я вырываюсь из чьих-то сильных рук и вижу, как блестит моя мокрая рука в свете лампы в ванной… Мои детские болезни, вечно обвязанное горло… Греховные мечтания, когда потушили лампу… Нагретый солнцем пол террасы, и я шагаю сильными детскими ножками… Блики солнца, я бегу с сачком… Блики сквозь листву… Мои тайные детские пороки… Освещенные розовым верхушки сосен, девочка… Ее округлые небитые коленки… ноги в голубеньких прожилках, тяжело и грешно лежащие под юбочкой… Поцелуй во тьме дачи… И как пришел потом в лес и не смог почувствовать прежней безгрешной радости… И тот сладкий страх, и та тайна… И как детским сознанием я постиг, что уже не смогу любить лес, как прежде, ибо уже грешник… Смерть няни… И новая ужасная мысль: я тоже умру! И юность, и девочка-женщина, и грозовое небо… И нырки птиц в раскрытом окне, и запах дождя… И все это было со мной, чтобы… Если в день пятидесятилетия я сыграю в Игру, от меня останутся только вот эти жалкие странички… Только они станут подтверждением, что я был.