— Алён, — начинает с тяжелым вздохом, но не успевает договорить, прерванный сигналом машины позади. Паша рычит едва слышно и все-таки возвращается к дороге.
А меня начинает трясти, как от озноба. Я будто была в шаге от падения, а потом меня утянуло назад от края обрыва. Меня бросает в жар, расстегиваю пуговицы тренча. Соколов бросает быстрый взгляд, но никак не комментирует. До скрипа сжимаю ремень сумки, но это не помогает найти равновесие.
— Я покурю? — спрашиваю дрожащим голосом, выдавая себя с потрохами. Отвечай, Пашка, мне очень надо привести себя в подобие порядка.
— В моей машине не курят, — отзывается, повернув на перекрестке. — Минут через двадцать будем у тебя. Терпит? — убивает своим вопросом. А если я скажу, что нет? Любопытство подмывает так и ответить, но мне не хватит сил выдержать в моральном противостоянии, поэтому я уязвленно киваю, признавая поражение и соглашаясь с правилами. Соколов усмехается, ни капли не помогая мне держаться спокойно.
— Что? — поворачиваюсь в сторону Пашки, но он делает вид, что не замечает меня. Плавно вписывается в поворот, и наконец дорога становится свободнее. Соколов качает головой, в уголках его губ застывает улыбка, и я неосознанно зеркалю его эмоции. Тоже улыбаюсь, толкаю кулаком в плечо еле-еле. — Говори!
— Есть другой способ снять стресс, — начинает издалека, — и он, кстати, гораздо действеннее.
— Придурок, — фыркаю обиженно и отворачиваюсь к окну. Веселье как рукой снимает. Намек слишком очевидный, чтобы его не считать. Паша так и остается непробиваемым. Я не знаю, что в его мыслях, по выражению лица нельзя ничего понять.
— Это нет или надо еще пару раз спросить?
Скотина бесстыдная! Сколько можно издеваться? Разговор не вызывает ничего, кроме раздражения. Кто о чем, а Соколов о сексе. Больше ни за что не сяду к нему в машину. Хватит с меня унижений.
— Это значит иди на хрен, Соколов. Останови, я выйду, — отстегиваю ремень, показывая серьезность намерений. Плевать, что там льет стеной, промокну, потом в ванной отогреюсь и не заболею.
Мы и правда притормаживаем на очередном светофоре. Я тянусь к дверной ручке, но Пашка хватает меня за руку и тянет на себя, не давая выбраться. Упираюсь ладонью в его грудь, он как-то слишком близко ко мне. Наклонился, чтобы не дать выйти.
— Сиди, — не кричит, не приказывает, но от одних интонаций дрожь пробирает, и я подчиняюсь, малодушно прикрываясь ливнем, который еще несколько мгновений назад меня не пугал.