За стенкой в ванной стихает шум воды. Еще мучительно долгую минуту я не слышу ничего. Успеваю налить суп и поставить тарелку на стол. Ложка, хлеб, сметана — набор простой, но отчего-то выглядит все уютно.
Подскакиваю на месте, когда открывается дверь, и в проеме показывается мощная мужская фигура с обмотанным вокруг бедер полотенцем. Пашка насухо вытерт, нет этих небрежных капель, скользящих по телу, мне не на что пялиться, но я именно это и делаю, потому что Соколов выглядит совсем уж по-домашнему в моей квартире.
— Можно повесить на балконе, — бросаю внезапно севшим голосом. — А потом иди ужинать.
Пашка смотрит мне за спину, где накрыт стол. Хмурится, отводит взгляд, словно взвешивает, что сказать, а потом все же встряхивает головой и спрашивает:
— А ты?
— Я не голодна, — вру. На самом деле есть хочется, но вот не в присутствии Соколова. Он душу мою терзает своими пристальными взглядами, я себя последней сукой чувствую, потому что взаимностью ответить не могу и потому что избегаю разговора, который точно должен состояться. — Пойду тоже искупаюсь, — нервно улыбаюсь и протискиваюсь в ванную, закрывая за собой дверь. Сейчас как никогда жалею, что не поставила замок. Придется надеяться на благоразумие Соколова, если в арсенале его качеств такое имеется.
Горячие струи смывают все ужасы этого дня. Я долго пялюсь на полотенцесушитель, который держится хорошо и вроде даже работает без сбоев, все такой же горячий, каким был до поломки. К кому обратиться, чтобы меня тоже починили? Тоже хочу гореть, а не разлетаться пылью по пепелищу.
С особым усердием тру кожу мочалкой. Мужской гель для душа напоминает о Родине. Это его любимый в линейке ароматов. Помню, как старательно выбирала все, что ему понравится, чтобы он хотел задержаться у меня подольше. Футболка любимого бренда, теплые тапочки и еще пара мелочей, которые оказались бессмысленными в борьбе за любовь Жени.
Завтра вечером проведу ревизию и избавлюсь от всех его вещей.
А пока смываю плотную пену с кожи, умываюсь дважды и только потом выхожу. Холодный пол остужает разбушевавшуюся фантазию. Я тихо ругаюсь, чтобы Соколов не услышал, и выхожу в прохладный коридор.
Меня обдает жаром, словно тело бросили в лаву, а потом резко выдернули оттуда. Даже взгляд поднимать не надо, чтобы понять — передо мной Соколов, который явно что-то задумал, раз стоит перед дверью в одном полотенце. Сердце падает в пятки и там истошно колотится, подгоняя меня то ли прочь, то ли навстречу. Я попадаю во власть гипнотического взгляда и тону. Черные зрачки расширены, так что за ними едва можно различить темную радужку. Соколов опасный и совершенно мне не подходящий. Мы не можем поддаться глупости в очередной раз, хватит уже. Вчера мы были взрослыми и пьяными. Сегодня такие же взрослые, но трезвые.