— Илзе…
Тони аккуратно коснулся моей щеки пальцами, каким-то чудом устоявшими перед морозом. Он помедлил, а затем наклонился к моему лицу. На несколько секунд наши губы совпали в поцелуе. Я прекратила дышать, но почти сразу выдох стянул мне горло, и пришлось отстраниться так же резко, как до этого Тони хватался за серебристый мех воротника, как сжимал и разжимал мою ладонь в такси. Я дёрнулась назад, на полшага.
— Нет, Тони, ты неправильно меня понял. Я только хотела помочь…
— Помочь?
Он должен был меня возненавидеть за этот отказ. А я, по-хорошему, не должна была ничего объяснять. Я должна была сохранить гордость, показать, доказать, что никому не позволю обращаться со мной легкомысленно. Но Тони никак не проявил ненависти. Он, похоже, и не расстроился совсем. А меня грызла обида за то, что хочу и тянусь к одному, а поступаю абсолютно иначе. И нет никакой логики, чтобы примирить то и другое, чтобы объяснить, почему я до сих пор стою рядом с мужчиной, чьих поцелуев не хочу, но при этом страстно желаю поцеловать.
— Понимаешь, — сказала я, — мне подумалось, что тебе не надо оставаться одному. А ещё я подумала… Что ты можешь помочь мне лучше понять моего нового героя романа. Мне показалось, у вас есть общие черты. Знаю, звучит странно. Но с писателями так бывает.
— Как его зовут?
— В том-то и дело, что я не знаю… У него есть личная трагедия. Но сильный характер не даёт ему раскисать. Он решительный и напористый. Я подумала, может, его назвать Тони? — призналась я и тотчас пожалела.
Разве можно вот так прямо открывать подобные вещи? Я ни с кем, никогда не обсуждаю свои произведения, объясняя тем, что сырые работы — это слишком интимно, никто не должен повлиять на моё видение собственной книги, а уже законченные книги обсуждать бессмысленно — у всех обязательно сложится собственное мнение, и о нём глупо спорить. Никто не поймёт книгу так, как её автор, но также никто не поймёт книгу, как каждый читатель в отдельности. Потому любые разговоры пусты.
— Ты давно пишешь книги? — спросил Тони, и я уловила в его вопросе сочувствие.
— Со школы. Я всегда писала.
— У тебя не было друзей?
— Почему же не было? — возмутилась я. — Были, но… Знаешь, писателями становятся не потому, что одиноко и паршиво, не потому что хочется кому-то что-то рассказать, а некому!