На пороге стоял мужчина в костюме полицейского из голливудских боевиков. Он заявил, что на нас поступила жалоба, шагнул в квартиру с озорным видом и добавил:
— Что-то у вас слишком тихо!
Девочки запрыгали на месте. Теперь в коридоре выплясывал заводной стриптизёр, а девичник приобрёл законченное оформление в виде наёмного работника, который добрых полчаса развлекал подвыпивших женщин.
Вскоре все вновь оказались в комнате. Наш «полицейский» переодевался несколько раз, преображаясь то в фараона, то в индейца. Каждое выступление он обнажался сначала по пояс, вытаскивал кого-нибудь из девушек, сажал на стул и льнул к ним во время танца, изображая дикую страсть. Затем очередь доходила до нижней части костюма, которую стриптизёр срывал одним движением. Хор девичьих голосов резко подскакивал на октаву выше. Габриеля даже осмелилась пасть на пол, в то время как танцор, зажатый между её ног, совершал плавные поступательные движения.
При взгляде со стороны вполне могло померещиться, что двое танцующих в действительности не танцуют, а занимаются любовью. Габи с пылом обвивала за шею нависшего над ней незнакомого мужчину и подавалась ему навстречу.
Почему-то я тогда закрыла глаза. Мне не хватило внутренних слов и воздуха, чтобы прожить эту сцену легко. Неестественная фальшь страсти, глупое показушничество в тот момент представились мне глумлением над тем, что должно объединять двух любящих людей.
Я снова вспомнила Тони, его глаза, сигарету, руки на моих плечах. Наваждение или нет, но мы тяготели друг к другу по-настоящему. Его шёпот в моих волосах, его дерзкое приближение, его прощальная мольба, застывшая на губах, когда мы обняли друг друга в последний раз — всё, всё было подлинным и неискоренимым, безжалостным как утреннее протрезвление. Однако нашего опьянения не хватило на то, чтобы свалиться на пол и под весёлую музыку издеваться над тем, что могло бы принадлежать только нам двоим.
Выйдя в кухню, я мысленно заткнула уши, чтобы больше не слышать развязный гвалт из комнаты. Следом за мной вошла одна из подружек Габи.
Её звали Вика. Она пришла, чтобы покурить в форточку. Я стояла у окна, Вика курила и посматривала на меня. Визг не стихал. И, кажется, Габи потребовала, чтобы стриптизёр снял последний предмет одежды — золотистые трусы, которые всегда оставались на нём по завершении танца.