Я любил своего родителя. По крайней мере старался. Уважал так точно. Но с его стороны ответных чувств не замечал ни разу. Конечно, Богами же не завещано демонстрировать привязанность к наследникам. Но когда я был ребенком мне этого никто не объяснил, а понять сам я был не в состоянии.
Матушка же наоборот носилась со мной как с писаной торбой. Но разве мог я – диал с практически неограниченным потенциалом – опуститься до телячьих нежностей и обнять её в ответ, когда она сжимала меня в крепких объятьях. Всё, что я помнил из детства о правительнице, так или иначе ассоциировалось со словами, что она говорила мне при каждой нашей встрече: “Филипп, ты просто обязан быть сильнее всех. Материя в твоей власти, скоро будет и вся страна. А если что-то пойдёт не так, мама поможет. Трон твой по праву и никому, кроме тебя, на нём не сидеть. Будь непреклонен, словно камень, которым управляешь, и всё сладится.”
Слышать это из года в год было неприятно. Спустя десять лет после обретения дарованной души при виде матери я вспоминал лишь то, что мне нужно походить на камень. Холодный, твёрдый и непрошибаемый – вот каким его видел я. Поэтому старался соответствовать.
Давалось мне это легко. Отец не дарил мне признания либо каких-то других искренних чувств, кроме ощущения вечного несоответствия высоким требованиям. Матушка требовала каменного сердца и твёрдой воли, братьев или сестёр они мне не подарили, а друзей я не желал заводить сам. Женщин выбирал исключительно для наслаждения, не более. Да и они от меня всегда ждали богатств и драгоценностей. Взаимовыгодный обмен.
Нравилось ли мне это? Возможно. По крайней мере всё было понятно, привычно и спокойно.
А потом… потом моя маленькая молодая супруга в порыве чувств выкрикнула что любит меня.
И это было сродни удару булавой по незащищенной голове.
Множество раз мне доводилось слышать, как молодые либо супруги говорили друг другу подобное, но я и предположить не мог, что услышу это в свой адрес.
Даже в период сватовства я писал Дафне о привязанности, не более.
Еë вдохновленные речи и взгляды, полные восхищения, расценивал как заслугу моей яркой внешности и еë личной радости от того, что она всë же не останется старой девой, а выпорхнет из отчего дома, даже будучи аж десятой дочерью по рождению. Да ещë и не самой яркой среди остальных.