Свят усмехнулся про себя. «Рассвет» пытался поглотить его, распахивая свои гостеприимные трудовые объятия. В которые он с некоторых пор шёл с куда большим энтузиазмом, чем в объятия женщины, всерьёз взявшейся планировать их свадьбу.
Свят присел на краешек стола, просто наслаждаясь относительной тишиной и безмятежностью, какие испытываешь только где-нибудь далеко от городской суеты. Летний ветерок врывался в распахнутую дверь на балкон, доносил крики с пляжа, музыку и, конечно, аппетитные запахи — через площадку от административного здания располагалась главная кухня с пекарней, откуда тянуло свежеиспечённым хлебом, а на территории особо нетерпеливые гости уже вовсю жарили мясо — над «Рассветом» теперь, должно быть, до самых холодов будет стоять аромат шашлыка.
Ну и на черта им эти Мальдивы?
Свят не сдержался и хмыкнул, представив лицо Дарьи, озвучь он этот риторический вопрос при ней.
Вот если бы…
Додумать он свою мысль не успел. В прикрытую Платовым дверь требовательно постучали.
Ну надо же, не успел обзавестись рабочим кабинетом, а у него уже первые посетители.
— Войдите, — Свят не сменил позы, лишь голову повернул.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Салеева со своим неизменным планшетом, как будто он шёл к ней в комплекте.
— Хотел бы попросить, чтобы ты записалась на приём через моего секретаря, но у меня его пока нет. Завтра обещали выдать.
Шутку она не оценила. Её серьёзный настрой выдавали насупленные брови. Одуванчик сердился.
— Ну не молчи, Салеева. Выкладывай, чем я тебя на этот раз оскорбил, унизил или обидел.
Она вошла. Прикрыла за собой дверь. Ткнула куда-то в своём планшете и выставила его перед собой как протестующий — плакат на каком-нибудь митинге.
— Это что такое, Романов?
Ах, ну конечно же. Сделай доброе дело…
— Это расцвет твоей рекламно-просветительской деятельности, я полагаю.
— Ты что себе позволяешь? Считаешь, что можешь вот так…
Она запнулась, и он воспользовался этой заминкой. Покинул свой импровизированный насест и, сунув руки в карманы просторных летних брюк, сократил между ними расстояние, заставив её задрать голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Он видел — она очень пыталась не пялится в широченный вырез его льняной рубахи, застёгнутой всего на пару пуговиц.
Почему-то этот простенький факт не просто его позабавил. Её смущение разбудило в нём что-то полузабытое — будоражащее волнение от осознания того, что один твой вид вызывает в ком-то смятение чувств.