Он рассмеялся сочно и раскатисто. Его двойной подбородок уютно колыхался.
– Нет, так не годится. – Он мотал головой с добродушным упреком. – Нет, не годится.
– Вы что, не верите мне?
– Если по-честному, ни единому слову!
– Ну и ладно. – И я опять уткнулся в книгу.
– Если решил обдурить меня, – хихикнул он, – то скоренько передумай! Прям так и вижу, как ты везешь Золотце в школу!
– Погодите и увидите.
– Интересно, что ж все-таки за адресок ты ему дал? – размышлял он. – Ладно, скоро выяснится.
Он погрузился в молчание. Постукивая на стыках, бежал поезд. Скоро и Лондон.
– Договоренность о равных долях, – нарушил затянувшееся молчание Сэм, – действует, конечно, только в том случае, если ты бросишь свою дурацкую игру. Позволь, выскажусь напрямик. Либо мы партнеры, либо конкуренты. Решать вам. Если проявишь благоразумие и сообщишь мне адрес, то даю слово…
– Ой, ваше слово! – презрительно фыркнул я.
– У нас кодекс строгий, – с непоколебимой твердостью отозвался Сэм. – Я-то не обману. Если же считаешь, что управишься без моей помощи, заберу мальчишку и деньги в одиночку. Печально, но придется. Так что предпочитаешь? Войну или союз?
Перевернув страницу книги, я продолжал читать.
– Если б молодость знала! – вздохнул он. – Молодой человек, я почти вдвое старше тебя и раз в десять, по моим скромным подсчетам, умнее. Однако же в своей самонадеянной уверенности, в своем беспримерном нахальстве ты воображаешь, будто тебе удастся обскакать меня. Меня! Это смешно!
– Ну и посмейтесь, – откликнулся я. – Смейтесь, пока можете.
Он укоризненно покачал головой:
– Через несколько часов, сынок, ты не будешь так нахальничать. Ты локти себе кусать будешь. А когда моя машина окатит тебя грязью на Пиккадилли, то ты познаешь горький вкус раскаяния. Да… Молодости приходится платить за опыт.
Я взглянул на него – пухлого, розового, самодовольного, попыхивающего сигаретой, – и на сердце у меня потеплело.
С таким человеком не выдержишь позицию праведной холодности. Я могу презирать его образ жизни и могу ненавидеть его самого как ведущего представителя одного из самых презираемых занятий на земле, но сам он, честное слово, весьма обаятелен. С треском захлопнув книгу, я расхохотался:
– Нет, вы – просто чудо!
Он просиял, решив, будто я склоняюсь к дружелюбному и разумному взгляду на дело.