Дежурный врач резонно ответила:
– Сначала подтвердите инфаркт, а потом уже поговорим о переводе.
Имелся соответствующий приказ начальника госпиталя, согласно которому переводу в блок кардиореанимации подлежали только лица с подтвержденным «профильным» диагнозом.
Кочерыжкин, руководствуясь своей великой интуицией (а если честно, то принципом, призывающим спихивать все, что спихивается), начал настаивать. Врач блока повесила трубку. Кочерыжкин перезвонил. Потом он позвонил ответственному дежурному врачу по госпиталю. Тот тоже посоветовал вначале подтвердить диагноз. Кочерыжкин сделал перерыв в переговорах, худо-бедно стабилизировал пациента на давлении девяносто на шестьдесят и снова позвонил в блок.
– Каждый должен заниматься своим делом! – кричал он в трубку. – Что вы мне тычете в лицо приказом? Здесь свежий инфаркт, явный инфаркт! Ну и что, что КФК[2] в пределах нормы? – Анализ взятой у пациента крови не подтвердил диагноз инфаркта, но «интуиция» Кочерыжкина была выше каких-то там анализов. – Она просто еще не успела подняться, ведь ее активность возрастает с четвертого часа! Я сейчас возьму кровь повторно, а завтра на конференции размажу вас по стенке! Недаром же говорят, что ваш блок – самое тупое из всех отделений!
Дежурный кардиореаниматолог пожаловалась своему шефу, тот позвонил Роману Константиновичу, Роман Константинович перезвонил Кочерыжкину и, не вдаваясь в оценку и подробности, велел «прекратить трепыхаться», а сейчас, на пятиминутке, дал волю своему гневу.
– Чтобы больше никогда я не видел в моем отделении примеров подобного базарного поведения! Причем базар ваш, Ростислав Александрович, был пустым – повторный анализ на ферменты тоже в норме.
– Но клиника, Роман Константинович, клиника!
– Это называется – умру, но ошибок своих не признаю, – вздохнул Роман Константинович и встал. – Пора на конференцию. Если мои слова до вас не дошли, то Борис Алексеевич объяснит все более доходчиво.
Начмед госпиталя, полковник внутренней службы Саватеев, умел объяснять образно, ярко и доходчиво. Данилов уже успел в этом убедиться, правда, не на своем, а на чужом опыте. А еще Саватеев мог ввернуть в свою экспрессивную и порой весьма экспансивную речь что-нибудь такое, от чего все, кроме получавшего внушение, просто сползали на пол от смеха. Если бы Кочерыжкин был приятным человеком, то Данилов непременно бы ему посочувствовал – размажут сейчас по стене, как есть размажут. Да еще носом в собственную лужицу ткнут, чтобы не устраивал скандалов коллегам на ночь глядя.