Снова освежающий холод коснулся истерзанных пытками ног узника. Только теперь он обратил внимание на тёмную фигуру, склонившуюся над ним.
Узник прошептал разочарованно:
–А! Это ты!
Палач удовлетворённо посмотрел на заросшее грязной бородой лицо. Продолжая осторожными движениями смывать с ног засохшую корку крови, он довольно пробурчал:
–Очнулся? Ну, вот и славно! Значит, на поправку пошёл. А то я уж было испугался, что ты помрёшь. Второго мне могут и не простить. Не ровен час, и в самом деле придётся вместо тебя на плаху идти.
Узник смог даже едва слышно рассмеяться:
–Хе-хе! А разве это не твоя работа – убивать?
Улыбнувшись, палач отрицательно покачал головой:
–Все так думают. Но они все не правы. Я не убиваю, а казню. И только тех, кого суд признает виновным. Но это происходит очень редко. А главная моя работа – допросы. Я должен уметь развязать язык, а не убить.
Узник едва заметно кивнул:
–Понятно. Поэтому ты, значит, так со мной нянчишься?
Палач в очередной раз намочил тряпку, с силой отжал и осторожно приложил её к одной из многочисленных ран. Лишь после этого он ответил:
–Это моя работа.
Больше узник ни о чём не спрашивал. А палач тоже, похоже, не пылал желанием трепать языком без дела. Уж кто – кто, но он-то точно знает, к чему приводит невоздержанность в речах!
Молча закончив омовение нанесённых им же самим ран, палач, так же не проронив ни слова, вышел из камеры.
Узник снова остался один на один со своими воспоминаниями.
Найти пещеру колдуна оказалось совсем просто. Гораздо труднее тамплиеру пришлось, когда он допытывался у жителей деревни, в какой стороне искать. Все крестьяне старались во что бы то ни стало отговорить рыцаря от губительной на их взгляд затеи. Но он оставался непреклонен в своих устремлениях.
Не вдаваясь в лишние, по его мнению, объяснения, тамплиер смог заставить их разговориться. В самом деле, зачем этим милым добродушным людям знать, что их гость ищет смерти или славы? Ни к чему их расстраивать. Ведь обычным земледельцам ни за что не удастся его понять! Того, чей мир оказался так жестоко и безжалостно разрушен чужими алчностью и завистью. Того, для кого не осталось больше места в этом мире. Того, кто собственными глазами видел, что именно сотворили с его соратниками. Кто слышал дикие крики боли сжигаемых заживо братьев по оружию.