Но хоть недостаток и выявили, но всё же взяли на второй курс.
Это тоже казалось чудом! Меня, никогда толком не обучавшуюся магии, да просто девчонку с запечатанной магией, меня приняли в Академию и сразу на второй курс! Конечно. чудо!
Ещё тогда, когда я только попала в Академию, прямо на следующее утро, я стояла в огромном пустом амфитеатре, где от самого тихого слова шло эхо, отражаясь от высоких стен и потолков, а передо мной сидели за длинным столом преподаватели, я чувствовала себя маленькой крошкой и была полная уверенность, что меня не возьмут.
– Болевые точки на теле человека? – резко спрашивал внимательно щурящий глаза мужчина с тонким орлиным носом и крупными губами, которые он, замолкая, сжимал в жесткую точку.
Я нервно сглатывала и начинала перечислять в том случайном порядке, в котором они мне вспоминались. Получалось сумбурно, я спешила, боясь, что меня оборвут грубым «Ты не знаешь! Достаточно!», и я нервничала всё сильнее.
– Какие знаешь плетения защиты? – и я вспоминала всё, что мне когда-то показывала мама – и те, что совсем хорошо помнила, что специально учила, и те, что случайно видела совсем малышкой, когда сидела в уголке зала для тренировок, когда мама тренировалась сама и обучала других.
И я рассказывала, рассказывала,рассказывала, пока не слышала «достаточно!».
– Что ты знаешь о Кодексе магов? – и я цитировала по памяти книгу, которую долгие годы не понимала, но читала и прятала от отцовских псов, которых он называл стражами, а я – надсмотрщиками.
Я говорила, а в голове всплывали воспоминания о том, как я сначала тайком читала ту единственную книгу, что осталась от матери, и которую мне чудом удалось спрятать, как потом убегала в своё ненадёжное убежище, где снова и снова перечитывала потёртые страницы. Потом в какой-то момент заметила, что многое помню на память, и стала повторять целые главы про себя, когда в очередной раз кто-то начинал ругать меня или оскорблять.
Следующим воспоминанием всплыл тот жуткий день, когда меня всё же нашли – нетрудно это было сделать на полупустом сеновале конюшни ранней весной, – и мне пришлось удирать с книгой. Я бежала по жидкой весенней грязи двора, чувствовала, как немеют от холода босые ступни, слышала противное чавканье, с которым они отлипали от черной вонючей жижи. Я бежала на кухню, где меня, конечно, спасти не могли. Но могли, я знал это точно, остановить отцовских псов.