Сам король – хмурый, неприветливый мужчина огромного роста, со светлой, как и у всех здесь, бородой – смотрел исподлобья и, казалось, ничего хорошего не ждал. Зиад не почувствовал особой радости в эмоциях. А ведь такое предположение напрашивалось само собой – прибыл посланец с вестями о его дочери. Но казалось, что он не очень хочет слушать новости. И поэтому всё вокруг казалось странным – зачем было спешить и требовать немедленно явиться на аудиенцию?
Младшие дети, трое мальчиков, по возрасту – скорее мальчишек-недоростков – сидели ниже тронного возвышения, у ног короля. Двое средних, похожих словно близнецы, смотрели на посла без особого интереса. Самый младший был явно зол и бросал на гостя полные неприязни взгляды. Зиад не был уверен в том, кого из них как зовут – в этих двойных непроизносимых именах он так и не смог как следует разобраться из-за самой простой нехватки времени – но вот об их характерах разузнать у Рады успел.
А вот этот недовольный мальчишка, скорее всего, был вечно истерящим младшеньким, любимцем королевской жены. Она сдувала с него пылинки и потакала всем его прихотям. И ставок на этого мальчика король не делал – слишком мал, слишком избалован, слишком зациклен на себе.
Ну и средние, что были похожи, словно близнецы, хотя были просто погодками, тоже не играли особенно важно роли при дворе. Они не интересовались властью, увлекались верховой ездой и охотой, и то, что с этим не было связано, редко могло привлечь их внимание. Зачем мучиться с государственными делами, если есть более интересные занятия, а старшие братья вполне справятся со всей этой скучной государственной канителью?
Ведь старший, Варген, названный при рождении Фойга, вполне оправдывал ожидания отца, да и жрецы его одобряли. А их мнение при возведении на трон нового короля было решающим.
И вот этот почти наследник стоял рядом с отцовским троном, и смотрел на посла Бенестарии как на грязь под ногами, как на мерзость или что-то не менее дрянное.
Зиад говорил заученную формулу приветствия и восхваления, которую положено было говорить всем иноземным послам, и пытался понять истинные чувства Варгена, названного при рождении Фойга. Презрение, жгучая жажда чего-то – это чувство точно не касалось еды, – какая-то страсть... Это всё легко улавливалось с его стороны. Но направленность этих чувств была непонятна. Вроде на Зиада, но лишь отчасти или не совсем на него.