– Минутку.
Когда они оказались вне досягаемости слуха сестер, Блейк протянул ей чек:
– Пятьсот фунтов. Я не жалею ни об одном пенсе, потраченном на то, чтобы увидеть, как старина Филинверли влюбился в вас.
Диана внезапно почувствовала, что ей до отвращения неприятна вся эта затея. Не взглянув на листок, она сунула его в карман, решив, что отдаст все деньги беднякам.
– Как вы думаете, он ничего не знает? – спросила она.
– Конечно, нет, – успокоил ее Блейк. – Он и понятия не имеет. Сегодня он получил пачку писем. Я встретил его в холле после завтрака, и он сообщил, что его дядя умирает.
– Бедняга Айверли. Я так сочувствую ему.
– Счастливчик Айверли. Он получит в наследство фортуну.
Лондон, клуб «Бургундия» на Бери-стрит
Сентябрь 1819 года
Как только он вошел, его тут же поприветствовал Тарквин Комптон, сидевший с маркизом Чейзом:
– А вот и он, новоиспеченный виконт, возвратившийся со студеного севера.
Себастьян опустился в мягкое кожаное кресло и огляделся по сторонам:
– Что ты говоришь! Я получил в наследство самый холодный и самый неудобный дом в Англии.
– Прежде чем я заплачу, позволь напомнить тебе, что, кроме дома, тебе досталась самая большая угольная шахта в Англии. Теперь ни один коллекционер не сможет перебить цену на понравившуюся тебе книгу.
С Чейзом, которого обычно называли Кейном, Себастьян был знаком совсем недавно, и тот обращался к нему более церемонно, чем Тарквин. Он взглянул на траурную повязку на рукаве у Себастьяна:
– Позвольте мне выразить свои соболезнования.
– Благодарю вас. Дядя собирался умирать уже много лет. В конце концов он оказался прав. По счастью, я повидал его перед смертью.
– Вы хорошо его знали? – спросил Кейн.
– Зависит от того, что вы имеете в виду. Я жил с ним с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Он был необычным человеком.
– Можно и так сказать, – отозвался Тарквин. – А можно сказать, что он был ненормальным, как мартовский заяц.
– За эти годы, – объяснил Себастьян, – Тарквин пришел к убеждению, что старик был весьма эксцентричной особой.
– А как быть с таким фактом, что он за двадцать лет ни разу не вышел из дома и уже десять лет как перестал одеваться?
– Дядя был абсолютно рациональным человеком, – возразил Себастьян, оставаясь невозмутимым. – Все, с кем он должен был пообщаться, могли навестить его или написать. Ему было неинтересно иметь дела с соседями или малознакомыми людьми. А для его занятий – механических опытов и изготовления часовых инструментов – в доме было все необходимое. И его вполне устраивал свободный коричневый халат. Он говорил, что ему в нем удобно и на нем незаметна грязь.