Она была одной из тех женщин, которые сразу понимают, где, кому как надо подмаслить. В итоге, пока Герман учился в школе, в шоколаде была не только классная руководительница, но и половина школы, включая директора. В таком же стиле были обработаны и все преподаватели университета.
Я бы сказала, что в университете чаще бывала мама, чем сынок. Сын в это время увлекся самой правильной вещью тех времен – коммерцией жвачки. И все у него получалось хорошо, только вот однажды его накрыли другие коммерсанты по торговле жвачкой. В итоге был приобретен важный урок – драться тоже надо, ибо легко все потерять, и взятки кое-кому носить нужно уметь не только маме. Но это моего Германа не расстроило, ведь кормушка-то была дома бездонная. Папа и мама работали до-о-о-олго, надежно удерживая места в своих руках.
В двадцать лет парню отвалили машину деда, в двадцать пять ему купили квартиру рядом с родителями. Ребенок должен быть на глазах у матери, а вдруг что-то случится. В тридцать – решили его женить, но не вышло. Свадьбу жених расстроил за пять дней до торжества. Почему? Все молчали.
Я пришла в жизнь Германа в тридцать пять. И пробыла там пять лет, пока не поняла, что дружить с ним лучше, чем жить. Расстались мы хорошо, без обид и ссор. Просто я в одно прекрасное субботнее утро съехала, и он мне даже помог перевезти чемодан с книгами.
Потом периодически мы пили кофе вместе, параллельно сетуя на жизнь, как старые добрые знакомые. Разочарованная жизнью с Германом, я не искала больше отношений.
Сейчас, стоя в магазине, я припомнила, мы виделись месяц назад. Тогда он был без куртки и с нормальными волосами. А я не знала, что такое Дубай…
И что же с ним случилось? Почему мой скромный, одомашненный Герман превратился в какого-то сорокатрехлетнего панка…
Вероятно, я очень долго молчала, потому что он решил меня ущипнуть и попал прямо в самое больное место между ребер.
– О-о-ой… Ты что… Больно же! – вскрикнула я и скорчилась.
Мда, в последнее время мужчины очень полюбили причинять мне боль.
– Почему это больно? Я же только слегка прикоснулся! Ты что, упала? – его голос был уже взволнованным. Он явно просек, что со мной что-то не так. Да любой бы просек на его месте.
Его карие глаза пристально сверлили меня, изучая каждый сантиметр моего тела, словно рентген, пытаясь понять или прощупать, что у меня под таким объемным и нелепым свитером.