Я вскрыл первую бочку, принюхался – веретенка. Открыл следующую – то, что нужно. Все, что мне пришло в голову, – это измазать соляркой плечо и кончик уха в надежде, что она перебьет запах крови. Теперь время обшарить кабину.
Наученный горьким опытом, ударил ногой в колесо и отскочил, когда следом за ним рассыпались еще два, и машинка опасно накренилась на один борт. Повторил процедуру со второй половиной и уже спокойно потянул ручку. Тяжелая дверь со скрипом открылась, я встал на ступень и заглянул внутрь, удивленно присвистнув.
– Ну, привет, служивый, – поздоровался я с мертвяком, уткнувшимся в руль.
На соседнем сиденье вытянулся застывший труп серого и некогда пушистого кошака.
– Извини, братишка, – сказал я, с трудом откинув тело на спинку кресла.
Раздался характерный хруст ломающегося мороженого мяса и костей. Ноги так и остались на месте, а вот туловище откинулось назад. Я пристегнул его ремнем безопасности, чтоб постоянно не удерживать.
– Ну, что тут у нас? – Замок бушлата категорически не поддавался, пришлось резать куртку.
На погонах кителя два крестика, что бы это ни значило. Военный был не очень богат. Паспорт на растопку, отсыревшие спички и снова ненужные сигареты, правда, на этот раз довольно необычные, с харизматичным изображением товарища Маяковского.
– О, сухарики! – радостно выдал я, открывая бардачок.
Там нашлась раскрытая пачка сухого кошачьего корма и сухпаевский шпик аж две тысячи седьмого года выпуска. «Ну, жрать захочешь – и не такое сточишь», – подумал я, прихватил то и другое.
Закончив осмотр, выпрыгнул и упал от приступа головокружения. Нужно срочно выбираться. Петляя, как разметка на трассе провинциальных городов, выполз из Черноты и облегченно рухнул в снег, отрубив дар. Дурнота начала отступать. Отдышавшись, закинул в рот пару горстей снега и посмотрел вдаль.
Конца белой равнине не было видно. Единственный плюс – следов тварей тоже пока не заметно, но это не значит, что они не караулят меня в анабиозе. А еще не следует забывать про периметральные миграции, я все-таки на границе. Хотя, думаю, рев скреббера слышен на много километров, и все, что имело хоть какие-то зачатки разума, скрылось так далеко, как только могло.
Поборов головокружение, обреченно поднялся на ноги. Хлебнул Шаманского отвара, закинул в рот споран, спрятал начавшие мерзнуть руки в карманы и побрел, проваливаясь по колено в снег.