Прикусываю губу, чувствуя, как сбивается дыхание. Надо срочно успокоиться. Никто не предлагает мне делать их прямо сейчас. Чего нервничать?
Собираюсь с силами и поднимаю глаза на Германа:
— Значит ты уже все окончательно решил? Женишься на мне?
— А ты еще сомневаешься?
— Я — нет. Но ты ведь тогда сказал…
— Разве имеет значение, что я сказал тогда, если теперь я ясно осознаю чего хочу?
Теперь он смотрит мне в глаза без тени улыбки. Серьезно. И решительно.
У меня внутри все клокочет и я понятия не имею как это унять. Мне непривычно. Неловко. Страшно. А он все смотрит и хочется под землю провалиться из-за тех мыслей, что приходят сейчас на ум.
Это первое свидание. Первое, Женя. Бабушка говорила приличные девочки на первом свидании не целуются. Но Герман не девочка, и откуда ему знать приличия моей бабушки, царствие ей небесное.
Будто в замедленной съемке вижу, как он подается мне навстречу. Неторопливо и осторожно, будто боится вспугнуть. Но меня все равно накрывает паника. Я ведь только что поела! Да и целоваться совсем не умею! И вообще вдруг это проверка и если позволю себя поцеловать, то Герман решит, что я неприличная и передумает на мне жениться?! А если наоборот захочет чего-то большего, а на мне ужасные трусы в горошек?! Я ведь совсем не готовилась ни к чему такому! Бабушка говорила до свадьбы никому не позволять вольностей! Боже-Боже! Что делать?!
Еще прежде чем придумываю выход пружиню на стуле, как заводной болванчик, и семеню в сторону раковины:
— Посуду надо помыть, а-то потом не отмоется… — бормочу виновато.
— Тебе не нужно ничего мыть, Женя, — с тяжелым выдохом говорит Герман. — Сложим в раковину, завтра все уберут.
— Вот еще, — фыркаю, закатывая рукава и включая кран. — Не хватало, чтобы за мной и моим мужем посторонние люди прибирали. Тетя Люда вон говорит, что такая роскошь только для безруких девиц, у которых силикон вместо мозгов.
Признаться, мне кажется это и есть причина по которой она выбрала именно меня в жены своему идеальному сыну. Иначе зачем еще?
А значит я должна постараться хотя бы в этой малости быть для него безупречной.
Вздрагиваю, и так и замираю с тарелкой в руках, когда огромные ручищи Германа упираются в раковину по бокам от моих бедер:
— Значит хочешь сама за порядком в моем доме следить? — тихо спрашивает, утыкаясь носом в мою макушку.