Намного, намного позже.
Лет эдак на тысячу. Или на миллион.
Бескрылые насекомые ни капельки не интересны Габриелю. Две пчелы, две стрекозы и оса (кузнечик объявится позже) – совсем другое дело. Две пчелы вьются перед лицом священника, читающего молитву, две стрекозы вальсируют над гробом, их узкие тела – ярко-синего цвета, их крылья отливают металлом. Или, скорее, – ртутью: как две упругие слезинки, застывшие на лице Фэл.
Фэл – единственная из всех, кто позволил себе выпустить влагу из глаз.
Но можно ли считать ртуть влагой?… Не забыть бы спросить об этом саму тетушку Фэл, она самая умная в семье, она радиоастроном. Между тем в хаотичных и внешне никак не связанных движениях пчел и стрекоз начинает просматриваться какая-то система, какой-то умысел. Как будто кто-то, находящийся вне поля зрения Габриеля (возможно – очень далеко, возможно, даже – на Севере), дергает насекомых за невидимые ниточки.
Север.
На Севере живут белые медведи, тюлени и так любимые Габриелем пингвины. А где пингвины – там и фисташковое мороженое. Мечты о нем снова уносят Габриеля прочь от происходящего на кладбище, и Габриель (вот незадача!) пропускает странный и удивительный момент, отнюдь не запланированный траурной церемонией:
одна из пчел влетает в рот священнику.
Священник принимается кашлять, фыркать и чихать, покрывается красными пятнами и, проглатывая окончания, кричит окружающим, что у него аллергия на пчел. Мария-Христина и темная лошадка Хавьер хихикают и подталкивают друг друга локтями. Мать Габриеля не хихикает и не задевает ничьи локти, но и помочь попавшему в неожиданный переплет служителю церкви не торопится. И лишь Фэл не теряет присутствия духа: она подскакивает к священнику, бьет его по спине, дергает за нижнюю челюсть, фиксируя ее в ладонях, и подставляет свой платок.
– Плюйте, святой отец! – командует она. – Набирайте побольше слюны и плюйте!..
Святой отец сплевывает с таким остервенением, как если бы увидел перед собой Сатану. Он никак не может остановиться, орошая платок Фэл все новыми и новыми порциями пенистой жижи грязно-белого цвета. Зрелище не слишком приятное, но все наблюдают за ним, как завороженные.
Все, кроме Габриеля, с самого начала подозревавшего, что в хаотичных движениях насекомых заключен определенный умысел.
Так и есть.