кто бы мог подумать!), она и шагу не может ступить без благословения ведьмы-инквизиторши,
Соледад права, будем делать то, что сказала Соледад, – только это и слышишь, когда бабушка все-таки открывает рот. Внуки, старшая дочь и зять нисколько не интересуют бабушку, исчезни они совсем – старуха бы этого даже не заметила, ведь Соледад всегда при ней. Обволакивает своими черными, жирными, похожими на пиявок, волосами: одурманивает запахом свечей и ладана, опутывает дешевыми, покрытыми облупившейся эмалью четками. Все это не просто так, утверждает Мария-Христина, а знаешь, в чем тут дело, недоумок?
– Нет, —
честно признается Габриель, холодея от предчувствия, что сестра расскажет ему нечто выдающееся. Нечто, сравнимое по силе воздействия с историей о том, откуда берутся дети. Прошло уже несколько лет с тех пор, как Мария-Христина раскололась по поводу детей, а Габриель до сих пор под впечатлением.
– Эта шизофреничка Соледад – единственный шанс старухи попасть на небеса. Шизофреничка отмаливает старухин грех, денно и нощно. А если вдруг перестанет отмаливать – тут-то старухе и конец, загремит в ад, как миленькая.
– Грех? – Габриель морщит нос,
пытаясь сообразить, не тот ли это грех, который связан с гнусностью? И со свиданиями Марии-Христины с темной лошадкой (в их преддверии голубая жилка на виске сестры просто-напросто выходит из себя).
Нет, не тот.
Речь идет о грехе убийства, – поясняет Мария-Христина, – когда-то давно бабка убила своего мужа, так-то, недоумок.
– Убила? – От сказанного сестрой у Габриеля начинает страшно колотиться сердце.
– Ага. Зарезала ножом и зарыла, как собаку. И сказала всем, что он уехал в другой город, а потом – в другую страну, а потом и вовсе пропал.
– И ей поверили?
– Конечно. Тем более что Соледад все подтвердила. И наша мать все подтвердила. Жаль, что меня тогда еще не было на свете. Я бы тоже подтвердила.
– Зачем?
– Затем, что все мужчины подлецы. Но ты еще слишком маленький, тебе этого не понять.
Не понять. Как не понять, шутит Мария-Христина или говорит серьезно, она большая мастерица приврать при случае, а на беспокойную жилку на ее виске обращает внимание только Габриель. Надо бы спросить у сестры, относится ли вышесказанное и к темной лошадке, ведь Мария-Христина обычно пускается во все тяжкие, лишь бы очутиться в объятиях Хавьера. Но не Хавьер интересует сейчас Габриеля и не странное, ни на чем не основанное утверждение, что все мужчины – подлецы, а его собственный грех убийства.