– У него есть сын, принц Филипп. Наш будущий король.
– Кто знает, выпадет ли одно очко, если бросить кость с шестью цифрами на гранях. Тот, кто рискует последней монетой, может лишиться всего. Лишившись, сляжет в смертельной горячке, да и не поднимется больше.
– О чем ты, Эрвина? Не пойму я тебя, – честно признался Гарт.
Старуха повернулась к лесу Кюиз-ла-Мотт и долго глядела в его темную глубину, словно ища ответ в тени кустарников и вековых деревьев, шумящих своими вершинами. Потом сказала, да так, что голос ее показался Гарту зловещим, словно предрекающим чью-то гибель:
– Слушай воздух, повинуйся голосу сердца. Оно подскажет тебе, чтобы не покидал ты сегодня этих мест. Грядут великие события, сеньор Марейль, и направлены они в твою сторону. Не прячься от них и не сторонись. Лев рыкающий, что славу и честь державе франкской несет, рядом, так не дай же в обиду льва, ибо в пропасть может упасть он, из которой не выберется. Слышала я, рожден ты под созвездием Стрельца. Звезды советуют тебе в этот день смело идти навстречу всему, что встретишь на пути.
Старуха замолчала. И снова, переведя взгляд с лица Гарта, впилась глазами в далекую, угрюмую громаду леса на горизонте. Что она увидела там? Куда, в какие дебри пытался проникнуть пытливый взгляд ее черных колдовских глаз? Какую тайну хранил этот лес, о которой, по-видимому, было ведомо только ей, этой старой женщине, из-под капюшона которой выбились и трепетали на ветру седые волосы? Ответ знала сама Эрвина. Знала или догадывалась? Для Гарта это осталось загадкой. Одно он понял: эта женщина сказала всё, что хотела ему сказать.
Он собрался уже проститься с ней, как она снова заговорила, взяв его за руку. Пальцы ее были холодные, костлявые; Гарту показалось, будто она вознамерилась вытянуть из него жизненные соки, столь цепко она вцепилась ему в запястье.
– Встретимся мы еще с тобой, и не раз; поймешь скоро, что сказала тебе сегодня, и благодарить будешь. А теперь послушай. Хочу, чтобы знал ты обо мне. Думаешь, глядя на меня, – чего эта старуха всё ходит по земле? Чего ищет? Не смерти ли своей? Может, и так, никому от нее не уйти. Да только меня она обходит стороной: не любит неприкаянных. А это мой крест пожизненный.
– Догадываюсь, согрешила ты в своей жизни, приговорена к вечному покаянию, которое не принимает ни один духовник. Отсюда неприкаянность твоя. Так ли понял тебя, мать?