– Михаил Илларионович высокого мнения о вас, – негромко сказал
мне молодой адъютант, когда я догнал его. – Но не весь командный
состав разделяет его мнение.
– Мне ждать чего-то неприятного? – сразу спросил я, оценив
честность и прямоту сопровождающего.
– Нет, – Алексей покачал головой. – Если, конечно, вы не
вызываете на дуэль за каждый брошенный в вашу сторону
пренебрежительный взгляд. – Парень посмотрел на меня и улыбнулся. –
Не сочтите за дерзость, граф, но ваша храбрость граничит лишь с
вашей дурной славой.
– Дурная слава в прошлом, – заверил я спутника. – Что же до
пренебрежительных взглядов – они меня не трогают.
– Рад слышать. Сейчас не время для дуэлей. Положение дел таково,
что мы не можем терять ни опытных командиров, ни управителей
драгунов.
– Это ваши слова или Кутузова?
– Светлейший князь велел по пути ввести вас в курс дела, –
отозвался Алексей, перед которым, несмотря на его юный возраст,
расступались солдаты. – Перед боем на душе у многих неспокойно.
Всякое может случиться.
– Понимаю, – хмуро кивнул я, так как ситуация была мне слишком
уж хорошо знакома. Каждый на взводе. На нервы, которые натянуты
гитарной струной, лучше никому не действовать.
Не лучшее время для разговора. Но другого уже не будет.
С низкого осеннего неба заморосил легкий дождь. Прохладный ветер
взъерошил мои непослушные волосы и принес с собой запах свежести.
Невысыхающая грязь уныло чавкала под ногами, а где-то под пузатыми
темными тучами хрипло закаркало воронье. Перед боем время вело себя
не так, как обычно, то замирая в моменте, то ускоряясь, будто на
перемотке. Несмотря на то, что ощущения у меня каждый раз были
яркими, за время службы в прошлой жизни я успел к ним
привыкнуть.
Адъютант Кожухов, наоборот, держался настороженно. Пусть он и
умело прятал волнение за маской невозмутимости потомственного
аристократа, я видел, что молодой человек напряжен, словно
взведенная пружина. Молчание давалось ему тяжело, как и вынужденное
бездействие.
– Алексей, вы управитель? – поинтересовался я, чтобы отвлечь
парня от тяжелых мыслей.
– Нет, – покачал он головой. – Уж не знаю, к счастью ли или к
горю, но мой дар не пробудился. Я младший в семье, и трое моих
старших братьев – управители, а отец – нет. Право сказать, никому
не ведомо, как Господь определяет, кто достоин дара, а кто нет.