Низкая неглубокая землянка встретила Марпату недружелюбно. Ее промерзшее нутро разве что защищало от ветра, не давая надежды согреться. Старик запалил лучину, и скудное пламя осветило жилище. Земляные нары, с расстеленной на них старой дырявой рогожей, подобие низкого стола, сколоченного из неотесанных трухлявых досок, на нем глиняная миска да очаг – вот и все нехитрое убранство бедняцкой халупы.
Марпата никогда не знал роскоши. В доме его родителей, а особенно в монастыре, ему приходилось испытывать неудобства. Чинробнобо научил его не бояться холода и спать на голой земле, завернувшись лишь в монашескую мантию, но убожество землянки заставило его сердце сжаться. Однако усталость после дальней дороги напоминала о себе все настойчивее. Заметив, что Марпата едва держится на ногах, старик предложил ему свое ложе. Видя немощность старика, Марпата отказался. Как в былые времена, он лег на земляной пол около потухшего очага, завернулся в чубу и уснул. В его беспокойном сне ему виделись то бесконечные лабиринты базарных рядов, то учитель Чинробнобо, то доносился до слуха беспрестанный кашель старика. Холод, казавшийся вечером не таким коварным, теперь лихорадочным ознобом все ближе подбирался к телу. Окончательно продрогнув, Марпата проснулся. Старик все время кашлял. Было видно, что это доставляло ему мучения. Слушая старческое кряхтение, Марпата вспомнил свой долгий переход с караваном. Шаг за шагом, день за днем он шел к своей мечте. Он дошел до нее. Но пока этот город оставался мечтой, он казался Марпате необычным, сказочным. Теперь, проведя в нем первую ночь, Марпата видел этот город другим. Он начал понимать, что здесь также живут люди со своими повседневными заботами и нелегкими судьбами. Некогда они казались Марпате нереальными, какими кажутся теперь далекий Тибет, его родной монастырь и учитель Чинробнобо.
Охая и кряхтя, старик встал и развел очаг. От отсыревших досок помещение наполнилось дымом, но от слабого пламени пошло тепло. Марпата сел и протянул руки к огню. Чтобы отогреть замерзшую воду, старик поставил миску рядом с очагом. Он вытащил из-за пазухи краюху черного хлеба, разломил пополам и протянул Марпате.
– Поешь, мил-человек, – натужно проскрипел старик. От тепла человеческого тела хлеб был теплым. Марпата изрядно проголодался, и эта сморщенная краюха показалась ему необычайно вкусной, но все же он ощутил горьковатый привкус травы и песок, хрустящий на зубах.