снами. Моя машина может покидать повседневный мир и скользить по тайным дорогам мысли. Сон для нее как съезд с дороги обычного мира. Когда пассажир засыпает, мой «Призрак» съезжает с обычной дороги на шоссе Святого Ника. Мы связаны общим сном. Да, мы попали в
твой сон, Бинг, но машина все равно
моя. Приготовься! Я хочу тебе кое-что показать.
Машина тем временем замедлилась и съехала к обочине. Под шинами заскрипел снег. Фары осветили фигуру справа от дороги. Издалека она выглядела как неподвижная женщина в белом платье, не обращающая внимания на огни «Призрака».
Мэнкс наклонился и открыл бардачок над коленями Бинга. Внутри был обычный беспорядок – кипа дорожных карт и газет, а также фонарик с длинной хромированной рукояткой. Из-под кучи газет выкатился оранжевый медицинский пузырек. Бинг поймал его одной рукой и прочитал: «ХЭНСОМ, ДЬЮИ. ВАЛИУМ 50 мг».
Мэнкс взял фонарик, выпрямился и с треском распахнул дверь.
– Отсюда мы пойдем пешком.
Бинг поднял бутылочку.
– Вы дали мне что-то, чтобы я уснул, мистер Мэнкс?
Мэнкс подмигнул.
– Не держи на меня зла, Бинг. Я знал, что ты хочешь попасть в Страну Рождества как можно скорее. А увидеть ее ты мог лишь во сне. Надеюсь, ты не против?
– Думаю, нет, – ответил Бинг. Он пожал плечами и взглянул на пузырек. – Кто такой Дьюи Хэнсом?
– Он был тобой. Моим до-бинговским парнем. Дьюи Хэнсом работал агентом по съемкам в Лос-Анджелесе и специализировался на подростках-актерах. Он помог мне спасти десять детей и заслужил себе место в Стране Рождества! О, дети Страны Рождества полюбили Дьюи. Они буквально съели его без остатка! Пошли!
Бинг открыл дверь автомобиля и выбрался на тихий морозный воздух. Ночь была безветренной, и снег медленно падал вниз, покалывая щеки. Для старика («Почему я до сих пор считаю его стариком? – задавался вопросом Бинг. – Он ведь не выглядит старым») Чарли Мэнкс оказался очень подвижным. Он быстро шагал по обочине, громко поскрипывая ботинками. Бинг в тонкой прохладной праздничной форме поплелся за ним, обхватив себя руками.
Здесь была не одна женщина в белом платье, а целых две. Вырезанные из гладкого мрамора дамы стояли по обе стороны железных ворот и выглядели одинаково. Они наклонялись вперед, раскинув руки для объятий, и их струящиеся, белые как кость платья вздымались позади, как крылья ангелов. Они были очень красивые – с полными губами и слепыми глазами классических статуй. Их губы были приоткрыты, словно они задыхались или были готовы рассмеяться – а может, заплакать от боли. Согласно задумке скульптора, их груди выпирали через накидки.