Янис смотрел, как очередь из больных рассасывалась, разбредалась по разным углам, разглядывая нынешний рацион лекарственного беспредела в своих вытянутых ручках, как толпа попрошаек. Там же в углах, где медбрат, словно стена ограничивал собой периферийную границу зрения, вовсю начиналась потасовка. Кто-то сразу засовывал в рот, кто-то ныкал, кто-то обменивался, кто-то выбивал из других именно «свои» желаемые колеса. За спинкой облысевшего дивана, Руса нагло отбирала у какого-то хлюпика громоздкие пилюли, глядя на которые хочешь, не хочешь, обеспокоишься о проходе и выходе. Он жалобно поскуливал и неловко двигал маленькими ступнями, пока она сидела на нем. Янис потерял их из виду, когда Руса воткнула два пальца в оба глаза бедолаге и они скрылись за диваном. Как, впрочем, и интерес к ним. Дальше Яниса увлекла структура – он увлечённо вычерчивал в голове прогнозируемую карту трещин на потолке, отталкиваясь от нынешних.
– Зелененькую хочешь? Уж очень нежно раскрашивается после нее весь мир в мой любимый, сиреневый, — раскрыла ладошку Руса над разинувшим, беззубым ртом жертвы и протянула мимо проходящему Янису, — к тому же, с ней у меня ощущение, что я не шагаю, а взлетаю на качелях. Каждый шаг захватывает дух.
Жадными глазами заваленный хлюпик проводил руку Русы и громко сглотнул, его кадык исчез за воротом наглухо застегнутой рубашки. Ладошка Русы была как будто в конфетти. Разноцветные и такие манящие. Даже формой отличались. Его организм помнил и жаждал их. Он знал это приятное чувство провала в сгусток отсутствия, беззаботной фальшивости, болотистого ускользания, утаивания правды, реальности, высокой плотности пустоты, нехватки чего-то важного и, как следует, потери разницы между цветным и бесцветным. Это лотерея. Насколько хорошо сегодня станет, чем будет плохо потом. Хоть как-то отвлечься, пусть хоть что-то пойдет не по расписанию. Это всегда была возможность выбиться из графика на неделю, пусть и вопя от страха, но главное, это уже намного больше, чем равноудушие, затекающее сюда с самого утра, к середине дня заполняющее по щиколотки, а к вечеру планомерно растекающееся по палатам. Скучная серая и безмолвная беспомощность. Он не помнил, какая именно, но одна из «химических революционеров», определенно, даже умела замедлять время. До полной остановки. Быть может, это шанс сбежать? Да неееет.