Работать с чёрным хлебом ему нравилось больше, так как сам материал был более пластичным, но сейчас он радостно, даже с вожделением смотрел на белый. «Ну вот и последняя фигура… белый король… пожалуй, сделаю его с короной чуть более высокой, чем у чёрного. Хотя нет, не буду».
Намяв грязно-белую смесь до необходимого состояния, он раскатал её колбаской и поставил вертикально, столбиком, по высоте получалось сантиметров восемь. Дальше ногтем отметил «голову», «туловище» и подставку-блинчик. Наметил декоративные валики, окантовки. Потом при помощи разогретых пальцев стал лепить основание, выводить тулово и мелкие элементы. Менее чем через два часа он долепливал корону. Безусловно, это была его победа. Теперь оставалось поставить фигуру на батарею и подождать часов восемь-девять, тогда хлебный истукан превращался в твёрдый сухарь.
Поскольку близилось время ужина, то ставить фигурку на батарею было опасно, могли отобрать, значит, нужно было подождать, пока принесут еду, а там через три часа отбой, выключают свет, и можно смело ставить сушиться.
Примерно так он думал, снова лёжа на шконке и смотря в потолок. А ещё не переставая терзал себя мыслью о том, почему здесь оказался. Два месяца не мог он этого понять, и никто ему не дал объяснения. Сначала заключённый громко кричал, требовал, даже угрожал, но после того как к нему в камеру зашли два исполинских охранника… Нет, они его не били, просто заглянули с дубинками, пришлось угомониться. Он просил, чтобы ему дали хотя бы отобранный телефон, позвонить успокоить близких, но получил отказ.
«Что там думают родные?.. Кафка, Кафка», – всё крутилось и крутилось в голове.
Первые четыре фигурки у него отняли при осмотре камеры, он проходил три раза в неделю. Непонятно, зачем его производили, ведь он за всё время лишь дважды выходил за пределы своего каменного мешка – в грязный душ, и не получал передач. Одежду, ту, в которой его сюда привели, а именно: джинсы, свитер, мягкие полусапоги и исподнее (пальто с шапкой изъяли) – проверяли так же часто. Один раз её забрали в прачечную, и арестант был вынужден дрожать от холода, накрывшись тонким полосатым одеялом, – в камере сильно дуло из неведомых щелей.
Сама собой приходила на ум аналогия с узником замка Иф, особенно после того, как ему сильно повезло. Ища место, где можно было бы спрятать фигурки, он досконально обследовал всю камеру. Ложе-шконка, с безобидными насекомыми и дырявым набивным матрацем, который всегда тщательно осматривали, железный вмонтированный столик, батарея в стене, классическое отхожее место (дырка с воронкой в полу), чугунный ржавый умывальник – всё! Спрятать негде. Хотя, может, в щель попробовать… пол цементный, судя по всему, недавно заливали… отпадает… стены… посмотреть между кирпичами, расковырять их? Нет… а это что? Один из кирпичей как будто шатался. С помощью цепких пальцев удалось сначала на несколько миллиметров, потом сантиметров и, наконец, полностью вытащить его из стены. В глубине открылась небольшая ниша. Пугливо косясь на дверь, он начал её осматривать. Она была неглубока, в один кирпич длиной и шириной. Засунув руку, он почувствовал пальцами что-то бумажное. Это оказалась побуревшая, прорванная в нескольких местах газетная вырезка неизвестно каких времён. Жирными буквами надпись гласила: