Черт, черт, черт.
В горле клокотало. Глаза горели.
Раз за разом я набирала мудака Андрея, который, словно чувствуя мое состояние, вообще отключил телефон.
Я не знаю, что делать!
Я не знаю!
Я в ловушке.
Я в клетке, из которой не было выхода. Последняя надежда на работу исчезла вместе со словами Бестужева.
Я припарковалась возле дома Ляли. Влетела в квартиру, на ходу стягивая с себя офисный костюм. Выбрасывая в сторону туфли. Я расстёгивала на груди блузку, почти вырывая пуговицы с мясом.
Ляли дома не было.
Истерично, словно от любого бездействия я сломаюсь, стала открывать кухонные ящики и сгружать в раковину посуду. Выдавила на губку средство и терла тарелки с таким остервенением, словно представляла на их месте Андрея. Нервозность набирала обороты, и через пару часов я ползала по полу в одном лифчике и трусах и оттирала прожилки на ламинате зубной щёткой. Внутри словно поднимался ураган, и если я всю его мощь не выплесну, меня разорвёт на части.
Руки дрожали. В голове что-то громко стучало. Я приваливалась спиной к стене и слышала аромат моющего средства. Стерильности. Чистоты.
К пяти вечера головная боль стала невозможной, а звонки Андрею не принесли никакого результата. Я выставила в ванной все баночки по высоте и сдалась. Вытряхнула из сумки обезболивающее и проглотила две таблетки.
Сердце так сильно стучало в рёбра, словно вот-вот выпрыгнет и пойдёт в путешествие без меня.
Я обработала руки хлоркой. До скрипа, до обожженной кожи.
Мне было страшно, больно, отравительно.
Я была грязной изнутри и снаружи.
И все равно не знала, что делать.
Андрей не отвечал, даже когда на часах несмело появилось восемь вечера.
Я больше не могла терпеть.
Я накинула на себя шорты и футболку. Прыгнула в машину.
По вечернему городу стайками сновали авто. Летняя жара сделала воздух просто раскалённым, и, я тяжело дыша, глотала тёплую минералку, чтобы просто успокоиться.
Андрея не было дома.
Я ходила по комнатам, смотрела, как засралась квартира, как на столе перемешались чашки разных размеров, как в ванной полотенца всех цветов висят кучей, как подушки разбросаны по кровати. Меня трясло.
Я открыла шкаф Андрея и долго возилась в бумагах, но ничего, никакого свидетельства о таких суммах не могла найти.
Мутило. На кончике языка проступала горечь.