– Сема, а что это с ним?
Семен глянул на нее вопросительно:
– Ты о чем? – сообразив, что жена говорит о Рихтере, удивился: – Так ведь он не пьет, чего ему веселиться?
Хотел отшутиться, но почувствовал, жена взволнована не зря.
– Да на нем лица нет, ты бы поменьше опрокидывал, да на дружка своего внимание обратил.
Семен хмыкнул:
– Да я и не пил по-серьезному, так, две-три рюмки.
Он обернулся к Бертольду:
– Ты, брат, чего такой скучный? Может, плохо себя чувствуешь, а может, все-таки по рюмашечке? Она, зловредная, от любой хвори помогает.
Бертольд помолчал, собрался что-то сказать, но лишь тяжело вздохнул.
Семен удивился тому, что с начала застолья не обратил внимания на то, в каком удрученном состоянии находится его друг. Вот Алевтина, бабий глаз, та с ходу углядела. Он уже всем корпусом развернулся к Бертольду:
– Эй, друже, ну-ка выкладывай, что стряслось? Неужто от меня тайны свои прячешь?
Бертольд покрутил в руке стоявшую перед ним пустую рюмку и, словно преодолевая себя, произнес:
– Поговорить надо, но не здесь, и потом, ты выпил, может завтра?
Необычное напряжение в голосе, бледное, почти белое, лицо Рихтера уже по-настоящему встревожило Семена, и хмель, что бродил в голове после нескольких рюмок беленькой, от предчувствия недоброго выветрился, словно его и не было.
– Я в порядке, пойдем ко мне, все расскажешь, нечего от старого приятеля таиться.
В гараже, пристроенном к дому, у Семена был отгорожен угол, самое уютное в его понимании место, что-то среднее между кабинетом и мастерской. Служебный Форд-А занимал большую часть помещения, стены были увешаны инструментом, на самодельных полках теснили друг друга книги вперемешку художественные и технические, все потрепанные, понятно было, что ни одна из них не была обойдена вниманием хозяина. Семен уселся в кресло у стола, Бертольд устроился на стареньком продавленном кожаном диванчике. Семен закурил, предложил папиросу Рихтеру, тот махнул рукой:
– Мне нельзя, теперь уж строго.
Семен знал, что у Бертольда были сложности с сердцем, но тот, заядлый курильщик, бросить так, чтобы насовсем, не смог, ну и уж после застолья не выкурить папироску… Стало быть, дела со здоровьем у него серьезные. Но Рихтер начал с другого:
– Семен, мы друзья, давние друзья, – он делал между словами паузы, как бы примериваясь к тому, чтобы правильнее эти слова выстроить.