– Какую еще штучку? – удивилась мама.
– Металлическую штучку, – повторил он, потому что называл ее именно так.
Это была застежка от портфеля, и позже мама назовет ее мусором, но Бенджи нравилось, как она пахнет и щелкает при нажатии.
– Я принесу, – сказал отец, еще помнящий, как в детстве хранил лошадиный зуб в жестянке из-под табака «Голден Вирджиния».
– Боже мой, зачем? – вздохнула мама.
Но отец все равно сбегал за штучкой и отдал ее Бенджи со словами:
– Храни ее как зеницу ока.
Когда они отъезжали от станции, Бенджи увидел, как двое полицейских в ярко-желтых куртках арестовывали женщину с длинными седыми волосами. У одного из полицейских был пистолет.
Мимо промчался поезд. Он ехал с такой же скоростью, как их поезд, и Бенджи вспомнил историю о мысленном эксперименте Альберта Эйнштейна. В Вене, сидя в трамвае, Эйнштейн представлял, что если бы трамвай ехал со скоростью света, а он держал зажженный факел, то пламя висело бы в воздухе неподвижно, будто сахарная вата.
* * *
Ты ненавидишь Ричарда за то, что он в четырехстах милях отсюда бродит по своему просторному георгианскому особняку на Морэй-плейс, а ты, сидя на поцарапанном зеленом стуле, слушаешь, как мать кричит из клетки своего поврежденного разума: «Медсестры жгут мне руки! Прошлой ночью был воздушный налет!»
Ты ненавидишь Ричарда за то, что он оплачивает и содержание матери, и большой газон у ее номера, и непритязательные пятничные мюзиклы «Волшебные воспоминания. Звезды прошлых лет» для ее развлечения. Ты ненавидишь его за женитьбу на женщине, которая предложила твоим детям ягненка под соусом карри и заставила вас поселиться в гостинице. Ты ненавидишь его за то, что он заменил эту женщину так легко, будто несчастный случай, разрушивший жизни других людей, был не более чем медицинской процедурой: опухоль вырезали, рану зашили и промокнули тампоном. Ты ненавидишь его за то, что он блудный сын.
– Когда Ричард навестит меня? – спрашивает мать. – Ты знаешь Ричарда? Он такой славный мальчик.
Однако в глубине души тебе нравится быть примерной дочерью, заботливой дочерью. В глубине души ты все еще ждешь окончательного приговора, когда тебя наконец оценят выше неприлично преуспевающего брата. Хотя та единственная, кто может вынести этот приговор, то приходит в себя, то вновь теряет сознание. Кислородная маска на ее лице то запотевает, то проясняется. Тихо шипит баллон под кроватью. А потом все прекращается.