Сейчас все шесть машинок на месте! И тихий зимний свет падает на желтый стул через щелочку между плотными красными шторами.
Свое смятение, истерику, тихий ужас от реальности происходящего описывать я не стану. Пропустим этот момент тихой агонии. Не стану я описывать и то, как щипал себя, как стоял у окна, наблюдая за зимним пейзажем реки Свияги и то, как глядя в глаза нашей собаке, спрашивал, что же это творится?!
Скажу только, что после всего этого я побежал на кухню и со слезами обнимал и целовал тех, кого я последний раз видел на похоронах отца и чьи голоса слышал из нашей детской!
– Я так сильно вас люблю! Простите, простите меня за все. Я так рад, что вы здесь! – почти в беспамятстве шептал я.
– Малыш, тебе приснился кошмар?
– Да. Мне действительно приснился страшный сон. Мне приснилось, что папа умер от рака, что ты, мама, убитая горем отрешилась от жизни и тихо сходишь с ума. Что я далеко в Сибири, и там убитая горем моя жена, потому что я тоже от рака умер!
– Господи, какой кошмар! Ужасно, это просто ужасно, сынок, но это просто сон. Просто плохой сон. Мы здесь, с тобой, видишь? Мы очень тебя любим.
И они поцеловали меня и нежно-нежно обняли, а я рыдал посреди нашей кухни с красным абажуром. И с каждой слезой из меня выходила боль и страх последних лет.
Этот поток откровений и признаний длился примерно час.
– Видимо, он сильно испугался, – шепнул отец матери на ушко. Потом они отвели меня в свою спальню и разрешили поспать еще и не заниматься домашними делами в свой день рождения.
Я сделал вид, что уснул, родители успокоились и вернулись на кухню, поскольку вечером должны приехать бабушки и дедушки в гости. Хотя на улице стоит собачий холод и ветер!
Итак, это все не сон. Это не реанимация. Не операционная. Да и на «тот свет» все это не особенно похоже…
Итак, где я и что происходит?! И если я сейчас здесь, то значит ли это, что где-то «там» моя жена, напрочь убитая горем, оплакивает свое вдовство?! Безумие! Катя! Катенька- котейка! Господи боже, какой ужас! Господь, Ты ли стоишь за всем этим? Как искажены, должно быть, сейчас черты ее лица?! Как постареет это светлое, почти детское лицо! Впрочем, страх, боль и безысходность никого не делают ни краше, ни моложе! Таково лицо истинной потери и отпечаток ее уже не изгладить. Это в глазах, в мимике и жестах. Едва уловимо, но тем, кто умеет видеть, доступны и эти штрихи навсегда ушедшей юности и безмятежности.