— Лиза, — говорит он с такой отчётливой угрозой, что та вздрагивает. И, судя по ее вытянувшемуся лицу, понимает, что выбрала неверную стратегию. — Ты, кажется, меня с кем-то спутала. Командовать мной не надо, поняла? Сама вызовешь тачку, не переломишься. Я тебе достаточно бабла скинул. С запасом.
— Ну и козел же ты, Соболевский, — зло говорит она. — И почему я только с тобой поехала, а?
— Потому что косметология и прочая херня сама себя не оплатит? — хмыкает он цинично.
— Да пошел ты! — на идеальных скулах вспыхивают некрасивые алые пятна. — Пусть в следующий раз вот эта тупая уборщица в своих зассанных тряпках перед тобой ноги раздвигает, понял? А я не буду!
Ее злое оскорбление неожиданно меня задевает. И не просто задевает, а входит в сердце так глубоко, словно осколок острого стекла. В груди становится больно, а из глаз сами собой, точно кнопку кто-то нажал, льются слезы. Горячие капли текут по щекам, и я закусываю губу, пытаясь их остановить.
Почему так до ужаса обидно? Может, потому, что вначале эта девушка показалась мне нормальной и даже приятной? Она так по-человечески со мной разговаривала, что я совсем не чувствовала свою работу унизительной. А сейчас чувствую. И себя ощущаю какой-то бомжихой. Человеком низшего сорта.
— Подошла и извинилась, — резко говорит Соболевский. И вот такого тона я у него ещё ни разу не слышала.
— Чего? — фыркает она. — Вот я ещё перед обслугой не извинялась! Может, мне ещё на колени перед ней встать?
— Надо будет — встанешь, — тяжело роняет он и, кажется, не шутит. — Подошла, блядь, и извинилась.
— Или что? — воинственно интересуется она.
— Или больше никогда не найдёшь работу в этом городе. Ни в каком качестве. Даже сортиры мыть.
— Ах ты су…
— Я жду, — напоминает Соболевский. Бросает непроницаемый взгляд на меня и добавляет: — Мы ждем.
Мне от всего этого ужаса хочется провалиться сквозь землю. Вот почему так? Некрасиво повела себя она, а стыдно почему-то мне? И не нужны мне ее лживые неискренние слова прощения, вот правда. Лучшим извинением будет, если она свалит. И желательно с Соболевским под ручку. А я спокойно доделаю уборку, переоденусь и поеду на учебу.
— Ну! — Он, кажется, уже теряет терпение. А та, с которой он сегодня спал (почему мне неприятно об этом думать?) медленно приближается ко мне, будто идет на казнь. Вот такая — с перекошенным от злости лицом — она уже не выглядит красоткой. Скорее ведьмой из сказки.