И хотя я всю сознательную часть своей жизни крутилась в высшем обществе, но это нисколько не умоляло мой страх быть в центре внимания перед большим скоплением народа. Обычно львиную долю внимания оттягивал на себя Кайран. Я даже не могу вспомнить приема, который я бы посетила без него. Но сейчас Кайрана не было... А толпа зевак была. Разговор с ректором – пол беды, но ведь до него еще нужно дойти через всех этих магов и драконов.
— Эривальд, — зовет Гарсия, которая привычно занимает место напротив. Она хмурится.
Будучи человеком прямым, она искренне ненавидела все сплетни и кривотолки. Гарсия жила по принципу: «Не можешь высказать свои мысли человеку в лицо, не высказывай их совсем». Эта позиция мне безумно нравилась, наверное, именно поэтому мы и подружились, хоть изначально нас и связывали отношения «объект-телохранитель».
А еще Гарсия обладала неожиданной гиперопекой. Дай ей волю, и она взяла бы меня в охапку и утащила куда-нибудь в горы, совсем как дракон свое сокровище в древних сказках.
— Эривальд, — повторяет она. — Я хоть сейчас могу приказать развернуть лошадь и уехать назад.
С колотящимся сердцем наблюдаю из окна - как мы становимся все ближе и ближе к воротам, как все меньше остается времени до момента, когда мне придется напрямую столкнуться с людскими взглядами и пересудами. За стеклом мелькает первая арка, а это значит, что остается совсем чуть-чуть.
— И что я буду делать дальше в таком случае? — отвечаю я вопросом на вопрос. — Стану затворницей в поместье?
— Ты могла бы уехать хотя бы на год, а когда вернулась бы...
— А когда вернулась бы сплетни пошли бы с новой силой, — перебиваю я ее, мотнув головой. — Ты не знаешь этих падальщиков. Они не упустят свой шанс поживиться мертвечиной. Сейчас или через год – мне все равно придется пройти через это, так почему бы не сделать это сейчас?
Мелькает вторая арка, и все внутри сжимается от волнения. Я вытираю вспотевшие ладошки о платье и делаю пару вдохов и выдохов.
— За год ты восстановишь свое душевное равновесие, — предполагает Гарсия.
Я усмехаюсь и перевожу на нее красноречивый взгляд. Если бы она могла вспороть мою грудную клетку, увидела бы там только разорванное, распотрошённое нутро. Такое не восстанавливается ни за год, ни за два.
— Знаешь, — вдруг говорит она дрогнувшим голосом, отводя взгляд, и пружина внутри меня натягивается сильнее, готовясь к очередной порции боли. — Я все время просила тебя прекратить смеяться и радоваться, но Единый... Сейчас я бы отдала свое мастерство владения мечом, лишь бы вернуть тебе ту безмятежность.