Конец вступления
[Драгнил Дрэго]
Мне нравится мир людей. Но как же тут многолюдно и шумно. Первым делом я направился в кондитерскую «В гостях у Сладкой Жрицы». Да, именно так называется заведение Тиши Минав в Манхэттене. Какое совпадение!
Вы спросите: кто первичнее — драгнилы или люди? Конечно же, драгнилы! Мы главнее, у нас много жизней. А у человечишек она одна, и ее мы во власти отобрать! Зато плохо будет, если в мире людей ее отберет кто-нибудь другой, тогда в нашем измерении мы погибнем.
Именно так я случайно наехал на человеческую инверсию своего близнеца, и он умер в мире драгнилов.
Гребаные человеческие машины! (- *ругается по-драгнильи).
Сам накосячил, сам принялся исправлять ситуацию. Правда, Чед, вызволенный из Забвения, не сильно-то мне обрадовался. Он считал, что все это время пока он «отсутствовал», я нагло и грязно пользовался его жрицей. Сам он страсть как любил драгнилицу Тишу Минав — так ее зовут. А все потому, что с трудом добился ее расположения!
Обычно, жрицы убивают монарха Драгнолевства, если он не люб ей. То же самое она попыталась сделать и с Чедом. А потом и со мной…
Но, как говорится, от любви до ненависти…
А я…нет, я точно ее не трогал. Да что там! Даже не смотрел в ее сторону. Тиша ненавидела меня — я напоминал ей любимого супруга, которого она потеряла в день свадьбы.
Еще я связан с Тишей и близнецом Чедом боевой меткой — тройственным инь-янь. По ней сразу оба могут меня призвать — в прямом смысле, словно четвероногого какого!
У всех нас она выглядит идентично. Цвет «начала» — инь у Тиши — соответствовал красному окрасу ее дракона. А две точки внутри ее «начала» — рождение «начал» нас, близнецов. У драконьей ипостаси Чеда оно синего цвета, а у меня — черного. Не без помощи ритуального (и, кстати, запрещенного) кинка удалось смешать эти три энергии.
Кажется, я до сих пор отхожу от того, что сравнительно недавно произошло. Но так захотел Чед. Не я, не Тиша…
Чед! Гребаный извращенец!
Ну, что ж, сделанного не обернешь.
Приближаясь к дверям ненавистного заведения, напоминавшего злополучную аварию двадцатилетней давности, вполголоса напеваю такие подходящие мне слова:
«А я представляю, как грубо я тебя на колени поставлю. Все тебе обиды припомню, за все извиняться заставлю. А на самом деле — я просто промолчу и выйду наружу. Навсегда исчезну с радаров — и пусть будет другой тебе нужен…»