— Что на завтрак?
— Вадюш! — Нина суетилась и металась, как загнанный зверек, оказавшийся в клетке. А отступать ей и правда было некуда, выбежать из спальни можно либо через гардеробную, либо через основную дверь, вот только проблема в том, что они обе за моей спиной. — Прикройся! Любовь Санна же дома!
— Нина! Нина! — зашипел я, хватая её за локоть. — Ты о чем говоришь? Что с тобой? Часто ли помощница по дому входит в спальню, когда мы здесь?
— Всякое бывает.
— Поговорим?
— Оденься.
— Нет, ты так со мной поговори, Нин. Вот он я, твой законный муж, — я сел в кресло, даже не думая идти на поводу у этой её внеплановой истерики.
— Я вижу, что ты настроен на ссору, Вадим. Но я не позволю твоему плохому настроению испортить мой день, — она упорно делала вид, что обеспокоена раскладыванием кружевных рюшей вдоль ровного ряда пуговок на её блузе, а потом и вовсе отвернулась к окну. — Ты чем-то недоволен? Быть может, ты жалеешь, что женился на той, кто не может подарить тебе ребёнка?
— Ребёнок! Ребёнок! Овуляция! — зашипел я и, отбросив зубную щетку на комод, подошел к жене вплотную. Грудью толкнул её, прижимая к стеклу. Давил весом своего тела, вбирал трепет её страха, паники и рвущихся наружу эмоций. Давай, Нинуль, вспыхни! Поори на меня! Ударь, в конце концов! — Ребенок нужен тебе, Нина.
— То есть тебе он не нужен? — и правда вспыхнула она, но всего лишь на мгновение.
— Я выбрал тебя не как суррогатную мать, Нина. Ты, в первую очередь, моя жена, — закипающее раздражение обратилось в возбуждение. Член налился, а руки уже стали собирать идеально выглаженную юбку песочного цвета в гармошку. Подцепил белье и приспустил, чтобы впервые за долгое время просто ощутить упругость её задницы. Развел коленом её ноги и тут же накрыл ладонью лоно, пройдясь средним пальцем по сухим складкам. Нина вздрогнула и заскулила. От частоты её дыхание окно покрылось испариной, а отвратительная помада цвета молодого персика уродливой полосой отпечаталась на стекле.
Меня накрывало гадкое ощущение, что я насилую собственную жену. Она не отзывалась ни на ласку, ни на поцелуи, которые я оставлял на её шее, стояла истуканом, забывая дышать.
— Блядь! — выругался я и отпустил её, наблюдая, как та со скоростью света натягивает трусы, оправляет юбку, а заметив замявшиеся складки, и вовсе дергает молнию, чтобы стереть все следы моего порыва.