Майра права, тут есть чему позавидовать. Даже любопытно стало, какому счастливцу Льет отдаёт всю эту красоту и куда торопится. Ей же не больше восемнадцати.
На столике у дивана стояла перламутровая коробочка. Агда напевала мотив какой-нибудь модной песенки, и коробочка повторяла его на разные птичьи голоса. То соловьём зальётся, то канарейкой, то дроздом…
Нет, не только птичьи!
В ответ на хрустальное «ла-ла-ла» Агды коробочка сперва бодро затявкала, потом размяукалась, как голодный кот.
— Хватит играться, — просипел Льет.
Он восседал в глубине комнаты, закинув ногу на ногу. Под чёрным, с серебром, шлафроком — свободные штаны и рубаха с распахнутым воротом.
Что же вы так далеко от окна расположились, благородный кавалер? Вас еле слышно.
— Пускай играется, — прозвучал низкий скрипучий голос, мужской или женский, непонятно. — Когда… гра… а… не… мо…
«Когда играться, как не в молодости?»
Выше щёлка расширялась. Я приподнялась на задних лапах и уткнулась носом в ледяное стекло, силясь рассмотреть: кто там такой?..
Надо же, старуха — и престранная!
Она сидела в дальнем кресле, полускрытая боковиной высокой изогнутой спинки. Строгое тёмное платье, как у нашей классной дамы, на плечах толстый пуховый платок, какие носят крестьянки в деревнях, на голове узорчатая шапочка-колпак с коротеньким шпилем — точь-в-точь ланнский рыцарский шлем. По ободу шапочки пришиты кругляшки, не иначе старые монеты. В таких колпаках с монетками красуются на ярмарках дазские шаманки.
— Так сколько, говоришь, за платье просят?
Она подалась вперёд, повернула к Льету голову, и стало видно, что и лицо у неё дазское — плоское, цвета тёмной бронзы, с маленькими глазками и мелкими угловатыми чертами.
Говорят, дазы в родстве с нашими гобрами. Только гобры сидят в своих снежных домах на далёком севере в обнимку с тюленями и в чужие дела не лезут.
— Тысячу восемьсот, — ответил Льет.
Верно, так мама ему и сказала. Пятьсот — задаток будет.
— Недёшево, — старуха пожевала сухим ртом.
— У Кольдихи бы меньше пяти не стало! — барышня Агда оторвалась от своей забавы.
Я не сразу сообразила, что Кольдиха — это Вендела Кольд, самая знаменитая модистка Альготы. И самая дорогая. У неё одевались первые аристократки Ригонии и сама королева-бабушка.
— Может, и больше, — кивнула старуха. — А всё равно шить надо у неё.