Господи-господи-господи.
Мы быстро едем обратно. В твой дом, откуда я все время бегу.
Меня бьет идея о том, что если я вернусь туда, хорошенько посплю, то все точно должно стать прежним. Я как бы отмотаю пленку назад, и тогда, наверняка, мое тело забудет о том, что с ним случилось. Хотя бы вернется зрение и меня перестанет так трясти изнутри.
У меня нет сил оставаться одной, я боюсь этого внутреннего крика, который стоит во мне так твердо и больно.
Я даже не помню, как засыпаю. Просто темнота. Пустота. Тишина.
* * *
Резко вскидываю голову от пронзительного звона будильника.
Не ставлю будильников. Значит, телефон.
«Алло, да, это Марина, а вы кто? Галина Васильевна?.. Я вас не знаю. На прием?.. Я? У меня другой терапевт».
Нервно пытаюсь вспомнить, о чем идет речь.
Точно. Я записалась к другому психотерапевту на это утро, потому что Люся уехала в Самару. Там у Покрасса какой-то семинар. А она никак не может его пропустить. Если я очень сильно буду хотеть умереть, мне нужно позвонить Галине Васильевне.
Про «умереть» она не говорила. Она сказала: «Если будет плохо».
Еду в разбитом пазике. Даже в салоне чувствую запах газа или бензина – чего-то невыносимо гадкого. Недоумеваю, как старой ведьме удалось настоять на том, чтобы я приехала несмотря на то, что уже опоздала на час. Зараза. Как будто она просто забирает «свои» деньги.
Со мной это легко провернуть. Я же мешок сомнений. Фразы типа «ты обещала» или «я на вас рассчитываю» действуют на меня магически. Запускается глубоко и метко долбящий механизм самостыда, и я вся ваша.
Захожу в темную и сырую квартиру.
Передо мной скорее большая хищная птица, чем психиатр. Она говорит тихим, вкрадчивым голосом, коммерчески выверяя каждое слово.
«И главное, вы должны определиться, будете ли вы дальше лечиться у меня или у Людмилы Валерьевны».
Вот уж верно расставленные приоритеты.
Мне горько. Я понимаю, что так же, как пять лет на алкоголе и сигаретах, я начинаю «сидеть» на поддержке чужих людей. Мне гадко. И я не вижу выхода. Теперь уже не только в переносном, но и в прямом смысле.
* * *
У мамы почему-то тоже сыро. Двери, открытые настежь, заполняют дом сквозняком и немым укором.
Последние пять часов, включая кратковременный сон, ничего не изменили. Ужас внутри меня растет, сердце стучит громко и крикливо.